Лингвист Максим КРОНГАУЗ, выпустивший в 2007 году книгу с интригующим названием «Русский язык на грани нервного срыва», прочёл всего лишь одну лекцию в Сибирском федеральном университете, где он оказался проездом. Тут же выяснилось, что автор предпочитает не лекции, а обмен знаниями с публикой. Что он владеет языком блогеров и перепроверяет факты из Википедии. Что считает нецензурную брань оружием против неё самой, а заимствование слов — делом модным и полезным.

— Максим Анисимович, что пропустили те, кто не пришёл на Вашу лекцию в СФУ?

— Мы говорили о сегодняшнем языке и нашем восприятии происходящих в нём процессов. В СФУ аудитория была не лингвистическая, а филологическая и журналистская, поэтому обычная лингвистическая лекция вряд ли имела бы смысл. Но где бы я ни был — всегда встречаю огромный интерес к русскому языку. Что интересно — эмоциональный интерес, не просто научное осмысление: кто-то очень недоволен тем, что происходит с языком, кто-то, наоборот, с удовольствием использует те возможности, которые предоставляет современный русский язык.

— Много времени Вы уделили такому явлению, как заимствование слов из других языков. Вы считаете это проблемой, которая может привести наш язык к упадку, или же заимствования речь обогащают?

— Вопрос, что такое хорошо, а что такое плохо — это наша эмоциональная оценка. Плохо, поскольку нас раздражает, что много слов появилось, которые мы не очень знаем и не очень понимаем. Но хорошо, потому что появилось огромное количество новых понятий. Раньше мы говорили, создавая длинные конструкции и используя словосочетания. А иностранные слова дают нам возможность сказать коротко — это, как раз таки, одна из причин заимствования.

— А мода не будет одной из причин?

— Совершенно верно, сегодня модно заимствовать. Иногда заимствования бывают избыточными, но мода берёт своё. Например, была «манекенщица» — и тут пришла «модель». Последняя оказалась чем-то более приятным, востребованным, интересным. Слово приходит, и бессмысленно этому препятствовать, потому что таковы сегодня границы русского языка. Они очень проницаемы. Однако русский язык часть иностранных слов осваивает, а часть всё-таки отбрасывает.

— Ненужные зарубежные слова он отбрасывает, а наша «родная» нецензурная брань остаётся. Каково Ваше отношение к этому явлению, которое уже стало действительно проблемой?

— Да, брань стала повсеместной. Те запреты, которые существовали, когда я был студентом, сегодня уничтожены. Скажем, в Москве я иду по нашему университетскому дворику и слышу, как вполне милые на вид юноши и девушки, разговаривая друг с другом не на повышенных тонах, спокойно, используют матерные, грубые формы. Мне это очень неприятно. Но оно и бессмысленно. Ведь чем более табуирована брань, тем её употребление производит более сильный эффект. Например, после перестройки маты звучали со сцены в театрах, и это производило на людей впечатление. А сегодня это настолько повсеместно и повседневно, что уже никакого эффекта нет. Табуированная брань даже должна быть в языке, но из речи нужно её искоренять. Иначе маты перестают быть оружием, а становятся просто грязью.

— В прошлом году в печати стали появляться Ваши публикации о языке Интернета. Как Вы думаете, в ХХI веке уважающий себя человек должен уметь работать с глобальной сетью?

— Интернет является очень важным изобретением, но даже среди моих коллег очень много людей, которые не пользуются Интернетом, потому что к этому не привыкли. И я не могу их за это порицать. Существуют люди консервативные, и они сохраняют свои старые привычки. Мне кажется, здесь важно, чтобы в новом веке могли существовать люди с разными вкусами.

— Многие Интернетом не пользуются, потому что не доверяют той информации, которая в нём выкладывается. Вы доверяете Интернету?

— В этом смысле очень интересно сравнение Википедии и известных традиционных энциклопедий. Википедия даёт гораздо больше информации, но среди неё много недостоверной. Поэтому к Интернету я отношусь, как к некому материалу, источнику, который, конечно, надо перепроверять. Интернет — как жизнь: попадаются и факты, и смешные розыгрыши. Но я бы сказал, что в нём всего больше, чем в жизни.