Ю. А. Шитов, сотрудник Института космических и информационных технологий

Война теребит душу и этому, наверное, не надо сопротивляться. Время не лечит раны от войны. Наоборот, время как ветер раздувает буйство огня вопросов, которые возникают и вытекают из чрева монстра под именем Война. Война — вулкан, постоянно извергающий раскалённую лаву трагедий человеческих судеб и жизней. Жизнь для войны — расходный материал, который определяет успех торжества по простой формуле: чем больше уничтожено жизней, тем торжественней, великолепней, пышней значительней и радостней праздник. Как величайшее событие XX века, война явилась обезображенной химерой, которая на крови возвела храм дальнейшего развития человеческого общества.

О войне много рассказано. Её препарировали и историки-исследователи, и политологи, и художники, и писатели, и композиторы, и кинематографисты. При осмыслении войны каждая ветвь искусства использует различные жанры, привлекает дополнительные выразительные средства, стараясь глубже проникнуть в суть события. По теме войны много безвкусицы, формализма. Некоторые разработчики этой актуальной (особенно для России) темы откровенно спекулируют на тему войны. Превращают войну в некоторый фон, с набором необходимой мишуры, бижутерии и антуража, на котором происходят пошлая последовательность событий с псевдо патриотизмом и псевдо геройством. Но пошлость не воспитывает, она развращает неокрепшие взгляды, вульгаризируя, нивелируя, перерабатывая в помои тему войны. А война — это концентрированное проявление и отражение жизни. А война Великая Отечественная, к тому же, была продолжитель-ной. Я бы сказал даже очень. Вся человеческая жизнь со своими атрибутами и страстями погрузилась и растворилась в войне.

Война стала естественной средой обитания личностей. И в этой естественности — весь трагизм ситуации, в которую оказался ввергнут наш народ. Война, как кусок хлеба насущного. Война каждый день, каждую секунду, каждый сон и так на протяжении почти четырёх лет. Поэтому, если чей-то талант художника способен пропитаться текстурой войны, проникнуть в глубину её сути, то его интерпретации событий становятся интересными и важными.

Для меня подобным честным, тонким, очень бережливым и аккуратным путеводителем по войне явился фильм Никиты Михалкова «Предстоя-ние». Конечно, этот фильм не action и не боевик. Он не для отдыха и развлечений. Это продукт для интеллекта и сердца. «Предстояние» — несомненно авторский фильм. С моей точки зрения это произведение является эпическим инструментом исследования войны. И новое кинопроизведение Михалкова заслуживает самого пристального и проникающего взгляда. Подобный взгляд нужен для того, чтобы познать анатомию сущности и человека и его быта. Сделать переоценку ценностей и ещё раз подумать над тем, что важно в этой, чёрт возьми, короткой жизни, которая может вдруг внезапно прерваться, и даже временного холмика «здесь лежит…» не останется после тебя. Прежде замечу, этот фильм — выстроенная режиссёром конструкция. По замыслу Никиты Михалкова в фильме отсутствует сюжет, как таковой.

Фильм соткан из эпизодов. Эпизоды объединяются только присутствием в них главного героя Котова и его дочери Нади. Все роли других героев фильма — эпизодические. Хотя, по своей сути, присутствие главных героев в каждом фрагменте фильма тоже эпизодическое, и эти присутствия никак не связаны между собой и не пронизываются единой сюжетной линией. На экране демонстрируется «Пир Войны». И зритель наблюдает за теми, кого пригласило Время поучаствовать на этом «пиру». Наблюдает за их поведением, реакцией. А господами приглашёнными, а скорее всего прикованными к этому пиршеству оказались наши деды, отцы, матери, дядьки и тётки, братья, сёстры и просто знакомые или друзья. В общем, наши соотечественники. Поэтому любой реквием по тем, кто был без вести взорван и преобразован в фрагменты и части тела, разбросанным по радиусу действия взрыва; любой реквием по тем, кто был без вести перетёрт с землёй, не погребён, брошен, и засыпан снегом — это реквием по нашим конкретным предкам-соотечественникам, которые не вернулись с Войны. Это разве не та бессильная, щемящая, пульсирующая боль, ко-торая питает память о Войне? И это разве не та боль сострадания, которая должны вгрызаться, бесить и возбуждать возможности созерцателя-творца?

В критических, катастрофических ситуациях человек действует не на основе долгих решений, переживаний, терзаний, а исходя из выработанных ранее позиций и раздумий. Любишь Родину или нет, есть ли святое, которое не предашь под дулом пистолета или нет — всё это уже запаяно в сознании, и для переосмысливания и взвешиваний времени нет. Может потом, в спокойной обстановке ты будешь терзаться, переживать, переоценивать поступки, но в кризисе ты то, что есть, и не больше. Поэтому в фильме мы можем оценить только итог уже выработанных внутренних решений человека. Замечу: не формально декларируемых ранее по тем или иным конъюнктурным соображениям, а именно результат проявления истинного лица, истинной сути личности. В кошмарной ситуации терзать душу сомнениями некогда, человек начинает действовать на уровне инстинктов, на уровне скелета истинного своего характера и позиций. С этой точки зрения внутренние переживания актёров, их терзания, сомнения в ситуации, когда на тебя пикирует самолёт — фальшь. Реакция определяется давно бушующей и созревшей в душе ненавистью, горечью испытанных поражений и унижений. Поэтому выхватывается ракетница и стреляется по противнику. И можно было бы тут же наброситься и теребить человека вариациями последствий его деяния, но всем всё понятно. И виновнику тысячи жертв никто и не пытается предъявить претензии. До рационализма ли? И требовать в подобных ситуациях творческого брожения души от актёра — это, в общем, неорганично, фальшиво. Поэтому в фильме, с моей точки зрения, нет материала для реализации коллизий актёрской игры. Потому что фильм не о столкновении характеров в сложных коллизиях, а о реакциях характеров на очередные эксперименты войны.

О войне много написано, много снято. Война представлена с разных точек зрения, с разных уровней компетенции. В войне отражена и солдатская (или окопная), и генеральская (или стратегическая) правда, правда военнопленных и правда оккупации, правда изменников и предателей и т. д.

Но война — это концентрированная, беспощадная мясорубка жизни. И каждый, кто был погружен в соляную кислоту войны, имеет свою личную правду, и эта своя правда по глубине может иметь как космические масштабы, так и масштабы шкурника-таракана, который отсиделся в тёплой щели и претендует на философские обобщения. Война кишит темами, которые могут стать объектами исследования для творческих натур. И тут возникает вопрос, какой пласт войны взвалил на себя Михалков, нов ли этот пласт, новы ли подходы для разработки поднятых тем, и какими творческими инструментами исследуются девятый вал военных событий? Замечу, в любом творчестве присутствие полной новизны совершенно необязательно для создания шедевра. Манера письма Леонардо Да Винчи (да и других художников эпохи Возрождения), наверное, не очень то отличалась новизной от шедевра к шедевру. И каждый творец не обязательно нов в каждом своём произведении. И масса гениев принадлежат часто одному художественному стилю. Поэтому, если в основу оценки творческого произведения во главу угла поставить но-визну подходов, то здесь рукой подать до циничного и безвкусного эпатажа. Иногда простая аранжировка темы гениальна и звучит свежо, по-новому. Кроме того, я хотел бы выразить банальную мысль: искусство не набор фактов «было — не было».

Искусство, с моей точки зрения, — это творческая интерпретация фактов через художественный ряд, художественные символы, которые совсем необязательно должны даже принадлежать отображаемой эпохе. В фильме этот художественный ряд может выстраиваться разными инструментами, монологами, расстановкой реквизита, живописными картинами природы, художественными символами. Любые инструменты в этом случае хороши, если они заставляют поднять значимость события на новое восприятие и новую высоту. Поэтому, когда критики «Предстояния» говорят, что штрафбатов не было в 1941 году, что они были образованы во второй половине 1942 года, я готов спросить: «Ну и что? Неужели Вы думаете, что Михалкову это неизвестно?» Как это мешает восприятию целостности произведения?

Особенно, если учесть, что в фильме штрафбат — не предмет исследования данного факта в нашей истории, а лишь символ господнего креста, который должен был нести наш народ, в том числе и Котов. Неужели не видно, что в 1941 году вся наша страна, по сути своей, была сплошным штрафбатом. Декорации событий разные, а суть одна — невыносимые, унизительные, нечеловеческие, оскорбляющие условия для существования личности. И все эти условия надо было терпеть и пережевать во имя Высшей Идеи, которой никто по-человечески и сформулировать не может. Я лично не увидел, чем беженцы на мосту принципиально отличаются от штрафников в окопе. Более того, эти якобы «свободные люди» на мосту находятся в худшей ситуации, чем штрафники. На мосту они не взведены до предела, они надеются ещё на что-то призрачное и поэтому более уязвимы. А неумытые штрафники нацелены на опасность, сконцен-трированы на выживание. И если штрафники погибли, они, по крайней мере были к этому готовы, успели помолиться, в мыслях попросили у кого-то прощение, может, успели написать письмо… По крайней мере, штрафники — это индивидуальная структура с характером, с которым должен считаться враг, а жители села, к великому сожалению, для врагов — это кролики на скотобойне (хочу казню, хочу помилую).

В фильме Михалкова нет масштабных батальных сцен. Но это говорит только о том, что в художественном замысле Михалкова они просто отсутствовали. Для меня любое масштабное столкновение в этом фильме разрушило бы целостность восприятия, сместило бы акценты, отвлекло бы от боли за свою родину, которая терзает автора фильма. Тем более есть весьма добротные фильмы с масштабными баталиями, но которые слабо передают трагедию личности стреляющего из амбразуры.

Никита Сергеевич в некоторых интервью по поводу фильма говорил, что творческий коллектив фильма перепластал громадные объёмы информации о войне. И я уверен на 110 %, что все эпизоды, которые присутствуют в фильме, имеют под собой реальные корни и реальных людей. И здесь я хочу перейти к своему восприятию фильма, хотя всё выше написанное тоже есть следствия восприятия. Я думаю, что Никита Сергеевич, тщательно, внимательно, с чувством такта изучая материалы войны, выбрал те эпизоды, при помощи которых он соткал панораму первого года войны. И если художник Глазунов из портретов великих исторических личностей создал картину «Мистерия ХХ век», то Никита Сергеевич из эпизодов отдельных событий войны создал кинополотно «Мистерия 1941 год».

В фильме «Предстояние» Михалков пытается заострить восприятие зрителя художественными образами (или символами). Художественных образов в фильме достаточно. Образ бабочки, образ идеально белого снега, покрывающего юные тела защитников родины. Анатомия штыка, который препарирует экран на две части. Маленькое элегантное деревце на фоне бессмысленного истребления людей. Эдемское яблоко, которое срывает немец и не вкушает его, а цинично жрёт, предвкушая наслаждения плоти. Лик Котова, который устремляет на зрителя взгляд, призывая задуматься над тем, что происходит на экране. Тело полураздетой юной девушки на фоне уничтоженной, взорванной, превращённой в хаос жизни. И, наконец, один из апофеозов войны – это образ юных курсантов, которых безжалостно, бездарно, цинично и просто пережевала война. А как красиво, бодро, задорно маршировали юные красавцы лейтенанты (сами того не подозревая) в направлении царства небесного. И затем как стремительно и, наверное, плохо представляя, что же происходит на самом деле, советские кадеты, в темпе засасывающего хаоса, начинают восходить на постамент смерти. Юные курсанты вынуждены были испить до капли всё, что им уготовила судьба, они приняли смерть и навсегда остались нашей болью и детьми. До свидания, мальчики, до свидания! Вы, увы, не вернулись назад.

Художественные образы усиливают вкус произведения и у разных зрителей вызывают абсолютно разные, а порой и противоположные ассоциации. В этой неоднозначности восприятия и сила художественного образа. Художественный образ — это как бы концентрация высказанной ранее мысли или прелюдия к предстоящему событию. Относительно себя я выскажу только следующую мысль. Ни один художественный образ в фильме не вошёл в диссонанс с моим восприятием фильма, и за это спасибо режиссёру.

В фильме несомненно присутствует тема Бога и судьбы. С моей точки зрения судьба — это деяние Бога. И я лично не разделяю эти два понятия (уж не знаю, насколько это верно с точки зрения теологии). С Богом на устах совершается и добро, и зло. Правда, что такое добро и зло зависит от точки отсчёта или системы координат. Но тем не менее мы часто задаём вопрос, обращаясь к всевышнему: «Господи, как ты это допустил?» Боль, Беда и Горе, к сожалению, не самые последние учителя человека. И чтобы испытать на вшивость человека и улучшить его, надо изредка давать ему волю в своих поступках, а когда испытуемый заходит слишком далеко, надо вмешиваться в ситуацию.

Мы смотрим фильм «Предстояние», зная, что наша Родина одержала победу, заплатив колоссальную цену. Это в какой-то степени компенсирует щемящую боль и частично оправдывает принесённые на алтарь победы жертвы. С моей точки зрения, «Предстояние» — фильм-притча, а притча всегда призывает к неспешному раздумью над фактом. Притча на простых фактах призывает задуматься о глобальных проблемах. Мне кажется, для поднятия градуса духовного здоровья надо, всё-таки, немного поразмыслить над текстурой фильма и понять, что в реальной жизни всегда идёт битва между Добром и Злом. Понять и задать вопрос - кто мы и по какую сторону этой вечной войны между Добром и Злом расположены наши души.