Память вне времени

10 марта ушёл из жизни Дмитрий Александрович СУББОТКИН, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Института филологии и языковой коммуникации... Выпускник Красноярского государственного университета по специальности «филология», в 2007-м защитил кандидатскую диссертацию «Конфликт «своего» и «чужого» мира в произведениях В.П. Астафьева как реализация бинарной и тернарной структур». Любящая семья, огромная лохматая собака, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, научные статьи, лекции, семинары… Жизнь преподавателя открылась для нас лишь пунктиром, но его доброту и душевную щедрость не могли скрыть даже большие, слегка старомодные очки.

Вспоминают его коллеги и выпускники.

Наталья Вадимовна КОВТУН, заведующая кафедрой русской и зарубежной литературы:

— Дмитрий Александрович Субботкин, безусловно, относится к категории людей-мифов. Его любили студенты (и было за что), он отвечал им не просто взаимностью, но всесторонним, постоянным и непоколебимым обожанием, которое ничто не могло сломить: ни пропуски, ни отсутствие знаний, ни халатность…У него был дар любви к ближнему и непоколебимая вера, что со следующего понедельника можно начать жизнь вновь.

Если Дима за что-то брался и ему дело нравилось — выполнял задачу с фантазией, а когда благодарили — очень стеснялся. Но не любил формальностей, не любил возиться с бумагами, отчётами, цифрами, не любил пересдач и почти физически страдал, когда студенту не удавалось поставить спасительную «тройку».

Помню, пришли родители «профессионального» двоечника, и стали просить для сына о возможности сдать в N-раз. Дима уговорил преподавателей выслушать «потерпевшего», задал ему дополнительный вопрос о жанре фантастики — мы почти 30 минут слушали блестящий рассказ о современном фэнтэзи, который заставил всех присутствующих проникнуться уважением друг к другу. Это рождение на твоих глазах чувства достоинства в человеке дорогого стоит!

Дима и лекции читал увлечённо, своеобразно, на вполне канонические для литературоведа вещи имел собственный, отличный от традиции, взгляд. Он был романтиком, хотел писать только о важном, заниматься только интересными, необходимыми делами, не замечать суеты и скуки будней. А будни, конечно, настигали, и теперь так больно, что многие хорошие слова мы вспомнили, написали, сказали, когда Димы не стало».

Александр РЯБИН, выпускник ИФиЯК:

— Субботкин был чудесным человеком. И не потому, что у него невозможна была пересдача, и все сдавали. Совсем нет. Думаю, его доброту чувствовали абсолютно все его студенты, а эта, как он сам говорил, «либеральность» была только продолжением его души.

Говорить о нём в прошедшем времени не хочется, да и не надо. Дмитрий Александрович просто ушёл, как с нашего выпускного, домой, в другое место — в наши головы и нашу память. Язык упорно требует прошедшего времени для этой реальности «без него», но, думаю, можно обойтись и без -л и его безжалостной невозвратности (и пусть это покажется глупым, какая разница). Дмитрий Александрович и теперь и так же стремительно, слегка наклонив голову и немного сутулясь, в канонической синей рубашке и костюме, чуть пыльный и немного старомодный (или много: фольклорную практику в 2008 году он просил сдать на 3,5-дюймовой дискете, а на лекции приходил с рукописными текстами лекций) спешит по делам. Студенты его обожают, он окружён славой и почётом, скажи просто невзначай «Субботкин», и посыплются разные анекдоты (в том самом значении — интересный случай, а не просто шутка) и его афоризмы, бесконечно остроумные и смешные; но это его, кажется, мало интересует, он очень скромен. Дмитрий Александрович вечно ускользает, растворяется в вихре дней, ему некогда, нужно «с собакой гулять»; студенты мало о нём знают, и постоянно строят догадки о том, что это за человек там, не в университете. Но «на улице уже темно, всем домой охота, потом расскажу что-нибудь». После чего Дмитрий Александрович быстро собирает вещи со стола и уходит из аудитории».

Анна РАЗУВАЛОВА, коллега:

— Когда умер Д.А. Субботкин, в социальных сетях сразу появилось несколько заметок, очень взволнованных и очень точных. Авторы — наши бывшие студенты — писали, что он был любимейшим преподавателем, очень добрым, с хорошим чувством юмора, нестандартным. Я думаю, что все, кто в эти дни вспоминал о нём (а таких людей, наверняка, не много, а очень много), отмечали для себя те же его качества — доброту, широту взглядов, бескорыстие. Это единодушие говорит только о том, что он на самом деле был таким, каким его помнят, о том, что эти качества выражали его человеческую суть, и меньше всего в нем было желания заработать любовь окружающих «гуманностью» или «либеральностью».

Мы учились на одном курсе, потом долго работали на одной кафедре, но и я могу сказать всё о том же — об удивительной и совершенно органичной для него снисходительности, которая шла не от высокомерия к тем, кто «не понимает», а от приятия любого человека, от понимания обстоятельств нашей жизни. Могу вспомнить о парадоксальности его суждений о литературе, музыке, истории, о его умении видеть предмет с неожиданной стороны. Он никогда не входил в число «записных полемистов», высказывающихся по каждому поводу.

Насколько я помню, в студенческие годы он чаще молчал на занятиях и говорил только тогда, когда что-то его действительно затрагивало, но говорил настолько необычные вещи, что после них как раз и начиналось настоящее обсуждение проблемы. И еще в нём стоит оценить редкую независимость от внешних авторитетов, от диктуемых правил игры, от навязываемых стандартов, а отсюда — вечная невозможность вписаться в существующие структуры. Вообще, понятия «социальной успешности», «карьеры», «личностного роста», в контексте которых мы вольно или невольно существуем, его не занимали совсем. Они как будто из другой реальности, которая была ему чужда.

Несмотря на мягкость и доброту простым человеком он не был. Он жил какой-то своей внутренней жизнью, о которой, как я сейчас понимаю, мало кто догадывался. Ему было очень много дано от природы, и особенно горько сейчас от сознания того, что отпущенные ему способности оказались реализованными далеко не полностью. Но если всё-таки верно, что человек живёт, пока его помнят, то Дима будет жить долго, потому что остались студенты, бывшие и нынешние, которых он любил и которые любили его».

Подготовила Анна МЕРЗЛЯКОВА

Похожие материалы