некоторые секреты нашей речи
специалисты изучают, а носители внимают

Весной 2007 года в нашей газете была опубликована подборка материалов о русском языке – его проблемах, тонкостях, развитии. Авторами текстов выступили преподаватели и студенты факультета филологии и журналистики. Сегодня мы предлагаем нашим читателям снова поговорить о русском языке. И дело даже не в том, что 2007‑й объявлен его Годом. Просто мы считаем, что этот предмет интересен любому человеку, говорящему на русском… Сегодня – заметки о сленге, бранной лексике и о том, что считать хорошей речью.

чувство сферы,

как нить Ариадны, поможет в сложных речевых ситуациях

Как одним словом сформулировать секрет хорошей речи? Очень просто — уместность. Именно этот критерий я выбрала бы в качестве первостепенного. Он как нить Ариадны поможет не заблудиться в лабиринте родного языка и речи.

…Наша лексика формировалась на протяжении сотен веков. Накопленное за столетия многократно было востребовано в различных обстоятельствах. Постепенно произошло «расслоение» русской лексики по типичным ситуациям. Есть слова, приемлемые только в устном употреблении, есть характерные для деловой письменности, есть те, которые пригодны для очень небольшого количества ситуаций. Большой объем слов — это не беда, это мощь и сила языка. Как же мы силу превращаем в слабость? Как при таком богатом прошлом мы умудряемся говорить скудно и бедно?

Главной проблемой культуры речи я считаю не плохое знание слов (их произношения, постановки ударения, точного лексического значения и пр.), а слабое представление тех, кто их произносит, в какой именно ситуации то или иное слово уместно.

Есть у лингвистов понятие — сферы речи, которые выделяются, чтобы различать общение в зависимости от социальных задач. Можно по-разному представить количество этих сфер. Классик филологии М.М. Бахтин в одной из работ выделил научную, техническую, публицистическую, деловую, бытовую сферы. В другой работе он говорил о художественной, производственной, деловой, бытовой и идеологической сферах. Главное в этом разграничении — понимать, что у каждой сферы свои цели и решаются они своими языковыми средствами.

Замечательно прокомментировал в 1995 году тогдашний председатель российской телерадиокомпании О. Попцов кампанию по выборам в шестую Государственную думу. Когда депутаты позволили себе в публичных выступлениях ненормативную лексику, он сказал: «Мат — это, безусловно, элементы лексики, но не элементы предвыборной агитации» и… запретил показ «нецензурных» фрагментов.

Вспоминается красивый пример из учебного пособия Т.М. Григорьевой, профессора, д.ф.н., завкафедрой русского языка СФУ. Разве кто будет спорить, что произношение слова «килОметр» (с ударением на О) — просторечно и недопустимо в литературной речи. Однако вдумайтесь в ответ крупнейшего советского металлурга, вице-президента АН СССР И.П.Бардина. На вопрос о том, как это слово произносить, он ответил: «Когда как. На заседании Президиума Академии — киломЕтр… Ну а на Новотульском заводе, конечно, килОметр, а то подумают, что зазнался Бардин». Этот ответ показывает, насколько чуток был академик к стилистическим нюансам русской лексики, насколько развито у него было чувство речевой сферы.

В том же пособии есть очень простое, на мой взгляд, задание. Студентам надо ответить, почему Юлий Ким, известный бард, поэт и композитор, в одной из своих песен использовал просторечную форму хочут и «неправильное» ударение в слове «коням». Эта песня хорошо известна по фильму «Бумбараш», и поёт её главный герой: Ходят кони над рекою, Ищут кони водопою. Ах, как же коням быть? Хочут кони пить. Интересно, что большинство ответов звучало так: автор вставил это для рифмы, «хотят» здесь не подходит… То, что филологи и журналисты знали литературную норму, не радовало. Потому что это элементарные знания. Огорчало то, что студенты не видели стилистически оправданного употребления просторечия, ведь песня передаёт мысли и настроения простого крестьянского парня, он не мог сказать по-другому. Это простое задание учит видеть границы сфер, ощущать их шестым чувством. Примеры можно множить, я думаю, у каждого найдутся свои.

Конечно, уместностью не исчерпывается весь спектр оттенков красивой речи. Но мне кажется, что именно её следует поставить во главу угла, потому что у человека говорящего накоплен достаточный речевой опыт, его только необходимо как можно скорее систематизировать, сгруппировав свою лексику по сферам и используя её уместно.

Алевтина Сперанская, доцент кафедры русского языка

«Словом можно убить, а можно спасти…»

Одной из ярких примет речи в наше время стало повсеместное, ничем не ограниченное использование грубых, жаргонных и бранных слов. Появился даже новый лингвистический термин: «обсценная лексика», которым обозначают мат. Ругаются у нас сейчас всюду, особенно тревожно, что ругаться стали женщины, причем, всех возрастов. Ругаются и дети, хотя это совсем неудивительно, ибо если еще лет пятнадцать-двадцать тому назад присутствие детей и женщин удерживало мужчин от брани, то теперь совершенно не останавливает. Да и чего же ждать от «простых смертных», если и там, «наверху», совершенно не стесняются в выражениях, используя в своих речах словечки из самого низкопробного тюремного жаргона: «их действия — откровенная подстава», «региональная элита занята разборками», «в стране творится полнейший беспредел», «оппозиция наехала на правительство» — узнали образчики «красноречия» наших депутатов и членов правительства? Люди, которым мы же доверили нами управлять, выражаются, как матерые уголовники и завзятые сквернословы.

Но самое страшное то, что многие из нас привыкли к словесной грязи (неслучайно в предыдущем абзаце «крамольные» слова выделены, а вдруг не узнают), считают грубость и брань почти нормой. Знаете, что меня поразило в свое время? Те, кто читал солженицынский «Один день Ивана Денисовича», помнят, что в конце автор приводит словарик выражений лагерного жаргона, которые могли быть непонятны. При чтении этого произведения я поймала себя на мысли, что все эти слова, значение которых Солженицын считал необходимым разъяснить тогдашнему читателю, мне, «потребителю» современной прессы и детективов, теле‑ и кинозрителю, понятны без всякого перевода. Получается, большая часть страны прекрасно знакома с уголовным жаргоном? По-моему, это должно настораживать. Также часто приходится слышать, что в мате, мол, нет ничего страшного, что он существует давно, и также давно им пользуются. Действительно, мат возник давно, но он всегда был табуирован для широкого употребления, вначале по сакральным причинам, затем — по моральным. Неограниченное использование матерных и грубых слов всегда было свойственно людям малокультурным. Хотя «защитники» сквернословия любят приводить в качестве примера ругательства, используемые в произведениях наших классиков: Пушкина, Маяковского, Есенина. Но запретные слова использовались ими либо для разговоров об интимных сторонах жизни, либо из озорства. И не сохранилось документальных подтверждений тому, что сами поэты гордились этим. Кроме того, для писателей-диссидентов, например, это был своеобразный протест против действительности, идущий от накала страстей, когда уж нечем больше передать силу чувств, а не от праздного пустословия. К тому же стоит вспомнить, как трагично закончилась жизнь многих из этих людей, как сильно тот же Есенин страдал из‑за своей «худой славы» «похабника и скандалиста», из‑за своего «неверия в благодать».

Также следует отметить, что лингвисты, изучающие феномен мата, считают его употребление отличительной особенностью мужской речи, служащей для выполнения, например, функций связи между словами, демонстрации принадлежности к мужскому полу, иногда высказывания дружеского подбадривания. Так зачем делать «особенности» сугубо мужского общения достоянием широкого круга людей на остановке или в автобусе? В связи с этим вспоминаются слова известного ученого-филолога Дмитрия Сергеевича Лихачева о том, что жаргон (к мату это тоже можно отнести) является отражением примитивного сознания.

И напоследок. В ответ на замечания о повальном языковом бескультурье и разнузданности часто приходится слышать: жизнь слишком тяжела, где уж тут о чистоте речи думать. На это можно ответить, что не только жизнь влияет на нашу речь — возможно и обратное влияние. Если попробовать воздержаться лишний раз от словесной грязи, то и жизнь станет чище и светлее. Простите за банальность, но может быть, стоит попробовать жить, то есть говорить, по‑новому, и начать именно с себя?..

Анна Баринова, ст. преподаватель кафедры общего языкознания и риторики

Бобрит ли тебя от Северного Оленя?

Поговорим о молодежном жаргоне, как языковом коде, определяющем «своих». Возможно, сленг — не всегда плохо, особенно когда появляются новые слова. Бурное словотворчество — явление замечательное, даже если в результате него рождаются слова иногда неудобопроизносимые, а порой и просто уродливые. Но иногда появляются на свет новообразования с небывалой выразительностью, к примеру, слово «бобрит», обозначающее психическое состояние, характеризующееся несколько нездоровой бодростью, волнением, потряхиванием индивида, пребывающего в этом состоянии. Далее образуются однокоренные слова (кстати, в соответствии со словообразовательными нормами): «бобреж», «подбабривает» и даже устойчивые сочетания — «бобрит пинцетно». Неужели у вас никогда не бывало такого состояния? Вот вам и обогащение русского языка!

Еще один немаловажный аспект. Стилистически нейтральные слова невозмутимы и часто неповоротливы, они и для бабушек, и для внучков, так сказать, одно на всех одеяло. А молодежные модные словечки, указывающие на принадлежность к определенной социальной и возрастной группе, разнятся от поколения к поколению, они изменчивы, зависят от множества внешних, не языковых причин. Это целый пласт, достойный изучения как часть истории. Речевые ритуалы неотделимы от молодежной культуры, ее жизненных установок. Ничего особенно ужасного не было в «шузах», «флэтах» и бессмертном «фейсом об тейбл», если рассматривать их неразрывно с Janis Joplin, «T-rex» и «Doors» и повальной ориентацией на смутно маячащий вдали, но недостижимый и от этого еще более прекрасный Запад.

Беда не в том, что выдумывают новые слова, а в том, что забывают замечательные старые, изгоняя их из речи за неактуальность. Особенно жаль эпитеты, призванные сделать нашу речь выразительной, эмоциональной, расцветить ее, донести тонкие смысловые нюансы, вдохнуть силу, яркость, свежесть… Молодежь как‑то совсем не вдается в художественные подробности, довольствуясь самоуверенным разделением на «наше» и «не наше», хорошее и плохое.

Какой он сегодня, Северный Олень? Не буду никого интриговать, отвечу сразу: Северный Олень просто супер. Иногда, кроме того, он бывает прикольным или рулеззз, но это нечасто. А если вам вдруг улыбнется удача, то Северный Олень может оказаться концептуальным или шедевральным. Но такие эпитеты вы услышите лишь тогда, когда наткнетесь на людей, привязанных к Северному Оленю всей душой, в противном же случае суждено быть ветвисторогому отстоем и попсой. А на такого Северного Оленя я не согласна. Пусть он покажется консервативным и архаичным, зато будет легконогим, изящным, серо-буро-шерстяным, великодушным, сообразительным и забавным, улыбчивым (если это возможно) и стремительным, как стрекозы.

Елена ПЕТРОВА, студентка ФФиЖ

Выпуск сделан в рамках гранта «Формирование коммуникативно-компетентностного специалиста в Сибирском федеральном университете» (руководитель — профессор А.П. Сковородников)