— Михаил, вы помните, когда впервые возник интерес к науке? Наверное, ещё в школе?

— Честно признаться, в школе я не очень любил математику и физику. Но в старших классах вместе с другом (а позже и однокурсником) придумали соревнование — решали задачи на скорость. В итоге с уроков нас отпускали раньше всех, и мы шли домой, где… снова решали на скорость алгебраические или дифференциальные уравнения. Это, конечно, отлично сказалось на оценках. А по физике у меня была «тройка», я не особо интересовался этим предметом. Зато благодаря папе — он учился в Московском институте стали и сплавов — был уверен, что лучшая в мире профессия — инженер. Мне и моим младшим братьям он старался привить инженерный подход к любому делу, я до сих пор советуюсь с ним и ценю его мнение.

В соответствии с папиным посылом я и решил выбрать инженерную специальность. К тому же около приёмной моего факультета висели такие красивые плакаты о радиоэлектронике и производстве электронных средств… (смеётся) Но на самом деле в глубине души я уже знал, что буду учиться в аспирантуре, защищать кандидатскую диссертацию. Очень хотелось исполнить мамину мечту: в своё время у неё не было возможности поступить в аспирантуру, и для меня это во многом было движущей силой. Плюс мне всегда хотелось заниматься тем, что могут делать немногие, хотелось иметь какое-то превосходство в профессиональном плане.

— За время учёбы в университете какой предмет или преподаватель особенно запомнились?

— Искренне считаю, что нынешним ребятам, которые только собираются поступать в СФУ, повезло намного больше, чем мне. Я поступал ещё в Красноярский государственный технический университет, а окончил СФУ. Это было время перемен, неразберихи. Сейчас у вуза хорошее финансирование, современное оборудование, у студентов есть возможность получать повышенную стипендию, налажены связи между институтами и с работодателями. Например, сейчас студенты Института инженерной физики и радиоэлектроники СФУ могут проходить практику на «НПП «Радиосвязь», они с первых курсов видят, как работают специалисты в области создания электронной аппаратуры, пробуют свои силы в профессии. Среди моих однокурсников-инженеров, например, лишь единицы бывали на этом профильном предприятии, а у сегодняшних студентов есть такая возможность, и это здорово.

Лично мне за годы моей учёбы больше всего запомнился курс про сверхпроводимость, который вёл Сергей Геннадьевич ОВЧИННИКОВ, доктор физико-математических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации. Мне тогда очень понравилось, что это настоящий учёный, который просто и понятно рассказывает о науке, о международных конференциях, заряжает своей энергией и показывает, что мир открыт. Я тогда подошёл к нему и попросил разрешения поработать в Институте физики, где он является научным руководителем направления «Магнетизм». Это многое определило: закончив магистратуру, я поступил в аспирантуру под его руководство.

— Но это ведь резкая смена направления: получив инженерное образование, вы занялись фундаментальной физикой. Пришлось всё начинать с нуля?

— Да, это было тяжело. К тому же я ушёл с работы в «Сбербанке», где на тот момент работал в отделе автоматизации и получал хорошую зарплату, и шагнул в пустоту. Стипендия в аспирантуре была тогда около 1,5 тысячи рублей, 300 рублей доплачивал институт, иногда были случайные деньги по грантам... По правде говоря, этих денег не хватало даже на проезд и еду. И три года с надеждой на моё светлое будущее нашу семью содержала жена. Она говорила, что ей не важно, сколько я буду зарабатывать, главное, чтобы работа нравилась, потому что тогда жизнь состоится. Такая поддержка, конечно, очень много значила для меня. Помню, как старался на защите кандидатской диссертации: я защитился 5 марта 2013 года, а 3 апреля у нас родился старший сын. После защиты я стал нормально зарабатывать и уже мог обеспечить семью.

— Всё это время вы были уверены, что занимаетесь своим делом?

— Да, потому что ещё во время учёбы на технической специальности у меня появилась идея-фикс — я иду и буду стараться дальше идти к тому, чтобы открыть какое-то новое физическое явление и впоследствии внедрить его в реальное радиоэлектронное устройство. Именно поэтому я решил заниматься фундаментальной физикой. А ещё сомнений не возникало потому, что в Институте физики замечательный коллектив, и коллеги всегда меня очень поддерживали. Откровенно говоря, после моей работы в Европе я понял, что не так важны деньги, как люди, которые тебя окружают.

— Если говорить простыми словами — чем вы занимаетесь, чему посвящены ваши исследования?

— Я стараюсь не работать в одном направлении: занимался исследованием разных материалов, в разном агрегатном состоянии вещества, с разными элементами. Но на данный момент сконцентрировался на уникальных методах исследования, которые ещё не применяются в России. Поэтому многие эксперименты провожу за рубежом в специальных синхротронных центрах.

С этим связан и мой научный интерес — я использую методы синхротронного излучения для изучения структуры и спектроскопических свойств вещества. С помощью этих методов я могу, условно говоря, понять, из каких атомов состоит вещество, как они между собой взаимодействуют, на каком расстоянии находятся, как проявляют себя электронные или магнитные свойства этих атомов.

Причём с помощью этих методов можно изучить не просто общую характеристику вещества, но и свойства каждого атома в отдельности. Самая простая формулировка: использую рентгеновское излучение для изучения структурных, электронных, а также магнитных свойств атомов.

— Вы недавно вернулись из Франции, где работали в Европейском центре синхротронного излучения. Какую работу там выполняли?

— Моя научная деятельность в аспирантуре и в течение трёх лет после неё была связана с синхротронным излучением. Я выполнял эксперименты в разных синхротронных центрах: в Новосибирске и Москве, Польше, Великобритании, Германии, Франции. Всего таких центров в мире около 55. И именно в Европейский центр синхротронного излучения меня пригласили работать на должность junior scientist под руководством двух замечательных учёных: русского по происхождению Андрея РОГАЛЁВА и француза Фабриса ВИЛЬГЕЛЬМА. В этом научном центре выполняются важные исследования, занимаются технологиями, которые, например, позволяют сделать томографию микросхемы или активно используются в археологии: с помощью синхротронного излучения можно просканировать фрагмент черепа, который находится внутри камня, построить трёхмерную модель и изучить каждый атом. Или можно послойно просканировать картину и понять, где какая краска используется. Из Лувра в наш центр периодически привозили какой-нибудь артефакт для изучения. Я, например, изучал распределение оксида железа в зубе динозавра.

Результаты таких исследований — наглядные, их можно красиво преподнести, но я не популяризатор науки, меня больше интересует фундаментальная физика. Из моих личных наиболее интересных результатов, например, могу отметить эксперименты по изучению магнитоэлектрических доменов в мультиферроиках с нецентросимметричной кристаллической структурой. В таких материалах есть своего рода спиральные твины, и если они распределены в материале равномерно, то этот факт может сильно влиять на магнитоэлектрический эффект. Поэтому важно понимать, как найти такой домен, как избавиться от него, чтобы увеличить магнитоэлектрический эффект, полезный для разработки устройств современной электроники.

— Во время работы в Гренобле вы чувствовали себя уверенно?

— Первое время неуверенно из-за языка: с коллегами мы общались на английском, а французский учил на бегу: буквально в трамвае по дороге на работу или возвращаясь домой. Но с точки зрения профессионального уровня — вполне уверенно. По сути, я занимался во Франции тем же, чем занимался в Красноярске, только за большую зарплату и с более напряжённым графиком. Чувствовал себя вполне конкурентоспособным.

— Какой самый ценный опыт получили за это время?

— Это опыт работы в команде, выстраивание взаимоотношений с людьми, углублённое изучение научной литературы, стрессоустойчивость.

Проводить свои эксперименты в Европейский центр синхротронного излучения приезжают лучшие специалисты со всего мира. И каждый эксперимент проходит суровый отбор, очень жёсткий конкурс.

Туда приезжают люди из разных точек планеты, говорящие на разных языках. Научные команды меняются каждые 5-6 дней. Поэтому важными для меня стали опыт общения и навык выполнения сложных экспериментов за очень короткое время.

— После работы в Европе вы всё-таки решили вернуться в Россию. Почему?

— У меня не было желания уехать из России, было другое — получить профессиональный опыт: очень особенный, специфический, полезный.

Но после двух лет работы мой выбор был сделан в пользу России: я понял, что не гонюсь за деньгами, и мне комфортнее здесь, где моя семья. Я считаю, что среду, которая тебя окружает, формируешь прежде всего ты сам. Уверен: если работать хорошо, здесь можно жить не хуже, чем в Европе.

— Как относятся к российской науке во Франции? И есть ли вообще отдельно взятая российская наука?

— Как раз об этом и хотел сказать: на самом деле нет отдельной российской или французской науки. Наука — это наука, без географических признаков, а заниматься ей могут разные люди из разных стран, которые развивают её, проводят эксперименты, совершают открытия.

Кстати, важно отметить, что прямо сейчас в России планируют создание нескольких синхротронных центров. В частности, президент Владимир ПУТИН в 2018 году подписал указы, на основании которых будут выделены значительные суммы на строительство синхротронного центра «ИССИ-4» в Протвино (Москва) и «СКИФ» в новосибирском Академгородке.

— Почему это важно?

— Это огромные научные центры, где будут проводиться исследования в области поиска и изучения новых материалов. Это имеет огромное значение для технологического роста страны, развития отраслевых наук.

Я могу привести несколько примеров интересных открытий, которые были сделаны в синхротронных центрах по всему миру. Например, качество шоколада Сadbury — это известный факт — было улучшено с помощью синхротронного излучения: учёные
изучили, как вкус шоколада связан со структурой, и внесли изменения. Компании за рубежом с помощью синхротронного излучения изучают даже слизь, которая образуется на стенках стиральных машин, для того чтобы улучшить качество полимерного материала, из которого изготовлен ободок стиральной машины. Например, мои коллеги изучали с помощью синхротронного излучения валентное состояние и локальную структуру атомов в новых катализаторах для автомобилей марки Toyota. В Европе современные синхротронные центры построены и функционируют около 30 лет. Построить их в России сейчас особенно важно, чтобы наша страна была конкурентоспособной. СФУ в этом смысле на передовой — в настоящее время в университете планируется разработка программы подготовки научных и инженерно-технических специалистов в области применения синхротронного излучения, что крайне необходимо для обеспечения научными кадрами высокой квалификации строящиеся центры «СКИФ» и «ИССИ-4».

— Что бы вы посоветовали студентам, которые сейчас мечтают о научной карьере?

— Очень много работать и верить в то, что ты реализуешься. Если выберешь своё направление и будешь отдавать ему все силы, то обязательно найдёшь свою дорогу. Даже если опыт, который ты получишь, будет отрицательным или неудачным, он всё равно сформирует тебя как личность. Главное — заниматься тем, что интересно, и не обманывать себя. В конечном счёте это и делает нас счастливыми.