«Красный» диплом. Аспирантура Московского горного института у знаменитого среди горняков академика В.В. Ржевского. В 1981 году – защита кандидатской диссертации, в 1993 – докторской. Так, если коротко, выглядит научный путь Александра Косолапова – профессора, заведующего кафедрой открытых горных работ, автора более 200 научных публикаций.

– Интересно, у людей, которые идут в науку, есть что-то особенное?

– Могу сказать, что когда меня интересовал какой-то вопрос, я всегда пытался найти ответ. Поступив на горный факультет Института цветных металлов им. М.И. Калинина (так раньше назывался наш вуз), я очень скоро понял, что не ошибся в выборе. Мне было интересно всё: учиться, заниматься научными темами… И необязательно их подсказывали руководители – что-то находил сам.

– Проблематика Ваших кандидатской и докторской диссертаций наметилась ещё в студенческие годы?

– Во время нашей производственной практики как раз началась разработка месторождения мрамора в Саянах. Именно это определило на долгие годы тематику моих научных исследований. Тогда пришло понимание, что горная порода «помнит» воздействие, оказываемое на неё, то, что сейчас именуют «эффектом памяти». Если много плохого – может «обидеться», саморазрушиться. А с другой стороны, используя эту особенность, можно довести породу до состояния, при котором снижается энергоёмкость разрушения до минимума или этот процесс становится управляемым – естественно, в утилитарных интересах... Это было выявлено и использовано при разработке месторождений облицовочного камня в Саянах. Обычно, где высока интенсивность горных работ, эффект памяти практически незаметен и проявляется в основном в аварийных ситуациях в виде горных ударов, выбросов метана и обрушений... У любого явления есть видимые и невидимые стороны, то есть эффект памяти можно рассматривать как «чёрный ящик» (не тот, что в самолёте), в котором параметры сигнала на выходе изменяются в зависимости от его параметров на входе. А что происходит в чёрном ящике – неизвестно. Ну вот, я немножко «раскопал».

Когда представлял докторскую диссертацию к защите, то было предложено заявить это явление как открытие. Но на это потребовалось бы потратить как минимум пять лет, чтобы иметь документальные доказательства, подтверждающие открытие. А у меня к тому же появились новые интересы, связанные с разработкой других видов полезных ископаемых, не только мрамора.

— Коллеги считают, что у Вас уже сложилась собственная научная школа, у которой не только свой методологический фундамент, но и большой профессиональный багаж.

– Если они так считают, пусть будет так. Всё зависит от того, что следует понимать под научной школой? Да, есть какое-то количество подготовленных кандидатов наук, работы которых были направлены на проверку моих теорий. В процессе этой работы были сформированы соответствующие научные направления, уже прошедшие практическую апробацию в проектах и научных исследованиях. Естественно, за годы работы накоплен серьёзный научный и профессиональный багаж.

Своей же научной школой я обязан трудам своего учителя, академика Владимира Васильевича Ржевского. Он как-то рассказывал, что в одной дискуссии пытался доказать: «горное искусство» в конце концов будет горной наукой. На что более старший по возрасту академик сказал: «Ну, не зарывайтесь, молодой человек». Горное дело действительно было и остаётся искусством: прежде всего из-за того, что при разработке месторождения невозможно что-либо переделать и очень трудно просчитать последствия любых решений. Поэтому перед их принятием необходимо много думать. Любая ошибка, особенно при проектировании месторождения, может привести к непредсказуемым последствиям. Именно на том, откуда и как начать, чтобы объект был эффективным и привлекательным, наука в горном деле и строится. Ржевский учил: есть три показателя успешного проекта – разработка месторождения должна быть экономичной, безопасной и экологичной.

– Наверное, сложно соблюсти все три принципа, ведь недропользователей в первую очередь интересует экономика?

– Скажу больше: есть машины, есть люди, которые могут на этих машинах трудиться, но нет мастеровых. Производительная мощная техника избаловала человека, и он перестал трудиться ответственно. Это одна сторона проблемы. Другая – кадровый голод. Уже сегодня руководители крупных корпораций заявляют, что не могут реализовать те или иные перспективные проекты не потому, что нет средств, а нет подготовленных людей, способных их реализовать. Для горнодобывающей, особо специализированной на сырьевом рынке отрасли, это серьёзная проблема. И... отличная мотивация для нынешнего поколения студентов! Многие из моих учеников за последние 10-12 лет сделали серьёзную профессиональную карьеру в различных регионах России.

– То есть география профессионального интереса – далеко за пределами института?

– В советское время мы даже работали в Киргизии, на Дальнем Востоке, в Заполярье, на Чукотке. Сейчас, к сожалению, она практически ограничивается Красноярским краем. Но, надеюсь, не надолго – уже восстанавливаются связи с Казахстаном, Таджикистаном, даже в Мадридском политехническом университете учатся по обмену наши студенты. Возможно, какие-то научные интересы появятся и там. Я очень доволен людьми, с которыми работаю. Как руководитель кафедры, считаю своим долгом обеспечить не только профессиональную, но и социальную мотивацию к труду. Пока это удаётся: оплата, считаю, достойная (что бы там ни говорили, а наука должна кормить!). Сотрудники приобретают квартиры, интересно отдыхают, укрепляют семьи: только в 2007-2008 году родилось шесть
детей!

– Александр Иннокентьевич, а как отдыхаете Вы?

– С удочкой, на моторной лодке... Но я ещё не все реки прошёл в Эвенкии, в Заполярье. Так что всё интересное – впереди.