С известным палеоклиматологом М. Хьюзом (Malcolm Hughes), профессором университета штата Аризона, доставленным в редакцию для интервью, мы решили климат не обсуждать. Малкольм встречался и общался с коллегами уже неделю, накануне прочёл открытую лекцию «Странные времена на планете Земля» (кстати, всем желающим её услышать мест не хватило, и люди сидели прямо на ступеньках), давал пресс-конференции и записывался на телевидении… От кофе, которым заокеанского гостя всё утро поили коллеги в университете, он отказался. Поэтому выделенный нам час мы решили провести, беседуя о жизни американского учёного вообще и об университете штата Аризона в частности.

— Должность профессора в вашем университете предполагает занятия чистой наукой или не только? Какие функции вы выполняете?

— Как и у многих профессоров в больших американских университетах, у меня три основных вида деятельности: преподавание, фундаментальные исследования и «служба». Поясню. Преподаю я, в основном, аспирантам, магистрам и молодым учёным, а также постдокам.

— Как часто?

— Очень нерегулярно. Например, в этом семестре в моём расписании вообще нет занятий, а в следующем буду преподавать три предмета. Но в любом случае занятия занимают лишь 20 процентов моей преподавательской деятельности. Большая часть учебной нагрузки — это ежедневная работа в лаборатории с моими аспирантами и магистрами. Это очень похоже на работу мастера и подмастерьев. Мы работаем вместе — это и есть обучение. Подобно тому, как молодой человек приходит к мастеру по ремонту машин, в течение 5-6 лет работает с ним и получает необходимую квалификацию механика.

— Это можно назвать научной школой?

— Да. Мои ученики (не только аспиранты и магистры, но и простые студенты, которым ещё 17-18 лет) не просто занимаются практикой, но участвуют в реальных исследованиях. Всё преподавание занимает около 30% всей моей профессорской нагрузки. Исследования — это 50% моего рабочего времени. Причём большую часть этого времени я должен искать гранты, чтобы молодые учёные могли работать.

— Это считается научной работой?

— Фактически да. Потому что финансирование мы получаем по конкурсу. Для этого в первую очередь нужна хорошая научная идея. Во-вторых, мы должны продемонстрировать свою способность воплотить эту идею. В-третьих, необходимо написать очень хорошую заявку, которая, например, пойдёт на экспертизу в Национальный научный фонд. И шансы выиграть заявку — один из десяти. Эти заявки — большая научная работа, потому что вам необходимо обосновывать весь проект и определять его научную значимость.

— Много ли у вас грантов?

—Достаточно. Я не люблю большие группы, мне нравится работать в маленьких коллективах по 4-5 человек, потому что мы все в одной комнате находимся, и это ведь не индустрия, не фабрика. Но вот для тех молодых учёных, которые работают со мной, я должен раздобыть деньги.

— Чьи это гранты – американские или международные?

— Большинство международных грантов так или иначе базируется в Америке; ещё в Германии. В Америке есть несколько агентств, куда вы можете подать заявку. Для фундаментальной науки – Национальный фонд науки, НАСА, финансирующие исследования, связанные с космосом. Есть федеральные агентства, которые контролируют национальные парки, окружающую среду. Есть департаменты лесного хозяйства, энергетики и т.д. Большинство исследований проводится в университетах на конкурсной основе при финансовой поддержке этих департаментов и агентств.

Другой компонент моей исследовательской деятельности — организация работы над проектом, чтобы выполнить всё, что мы описали в заявках. Это и лабораторные исследования, и экспедиции. Наконец — обработка данных и публикация статей.

— Какой у вас самый значимый результат за последнее время?

— В течение последних лет мы обнаружили, что деревья, растущие очень высоко в горах на западе Америки, в последние 50 лет стали расти гораздо быстрее, чем на протяжении минувших 3000 лет. Сейчас мы пытаемся это объяснить. Рабочая версия – что тут влияет тот самый парниковый газ, который играет роль удобрения из
атмосферы.

— В Сибирь вас тоже привели научные цели?

— Да, я был здесь уже раз семь. На протяжении примерно 30 лет учёные, работающие с годичными кольцами деревьев, занимаются исследованиями в разных странах. Работали независимо, но над общей целью, с общими протоколами и технологией. Мы собирали материалы и, переработав их, получили данные за 400 лет, которые сегодня размещены на специализированных сайтах в Интернете. Система специально разработана так, чтобы учёные могли пользоваться данными друг друга, чтобы проверять свои собственные измерения. Например, я использовал данные учёных из нескольких стран. Сотрудничество с моими российскими коллегами мне очень важно. Во-первых, леса России покрывают огромную территорию. Это важно для понимания мирового климата.

И второе — здесь очень хорошие лаборатории с чрезвычайно умными людьми. Мы обнаружили это неожиданно, благодаря двум личностям – Ричарду Никсону и Леониду Брежневу. Они подписали соглашение об обмене учёными. Первые российские учёные посетили нашу лабораторию в 1986-1988 гг., а первые учёные
из моей лаборатории приехали в Красноярск в 1989-м.

Редакция благодарит за помощь в переводе беседы доцента СФУ А.М. Грачёва (на фото слева)
Для обеих сторон это было очень интересно с научной точки зрения, так как мы работали параллельно над одними и теми же вопросами, но подошли к решению с разных сторон. И когда мы объединили усилия, то смогли узнать очень много нового. Это сотрудничество продолжается до сих пор.

— Вы ведь даже были с экспедициями на Севере…

— В 1994 году у нас была совместная экспедиция, в том числе участвовал профессор Е.А. Ваганов и доктор наук С.Г. Шиятов из Екатеринбурга. Несколько недель мы работали недалеко от побережья Северного Ледовитого океана в низовьях реки Индигирка. Добираться до места назначения было непросто: сначала самолётом из Москвы в Якутск, потом на маленьком самолёте в посёлок Чехордак, затем вертолётом в лагерь, а оттуда с резиновыми лодками, огромными рюкзаками и палатками — вдоль маленькой реки. Пугающим был момент, когда вертолёт улетает, а мы остаёмся в лодках на реке, и невольно возникает сомнение: а вдруг за нами не вернутся? Вообще, несмотря на белые ночи, это было отнюдь не романтично, когда круглыми сутками тебя кусают комары.

— Но оно того стоило?

— Вне всякого сомнения! Парень из Якутска периодически подстреливал гуся, каждый день на обед у нас была речная рыба. К счастью, через неделю вертолёт обычно возвращался и увозил нас в следующее место для продолжения работы. Мы поехали поздним летом, когда уровень реки опускается и обнажаются захороненные остатки деревьев в мерзлоте. Некоторые из этих деревьев относятся ко времени до нашей эры — 2500 лет. В одной из экспедиций М.М. НАУРЗБАЕВ нашёл и самое древнее живое дерево в России — лиственницу, которой 1100 лет. Мы не стали пилить её, а просто взяли образец. Иногда мы также находили остатки мамонтов.

— Сейчас Е.А. Ваганов стал ректором. Повлияет ли это на отношения между Сибирским федеральным университетом и университетом штата Аризоны?

— Мы надеемся на это. Когда профессор Ваганов приезжал к нам два года назад, он встретился с нашим президентом. В данный момент мы рассматриваем различные возможности сотрудничества, но это должна быть инициатива снизу. Те 20% моей занятости, относящиеся к служению, о котором я говорил ранее, связаны как раз с налаживанием контактов между университетом и обществом, ведь наш университет — один из государственных университетов, который есть в каждом из 50 штатов; эти университеты получают особые полномочия и специальное финансирование от конгресса (Land Grant).

— Что-то вроде наших федеральных университетов?

— Я не могу сказать точно, но в этих государственных университетах 5-10% от их бюджета предоставляются из федеральных средств и предназначены для налаживания связи между наукой и обществом. Этот закон был подписан ещё Линкольном. Есть специальные профессора, которые обучают людей извне, например, фермеров. Или бесплатно консультируют компании (это включено в государственные налоги). Такой обоюдный процесс влияния общества и науки друг на друга. Благодаря обращениям людей в университете могут появляться новые исследования и новые научные направления. Это одна из причин, почему сельское хозяйство в Америке поставлено на научную основу. Например, мы можем при помощи спутника определить влажность почвы на том или ином ранчо, и фермер получает эти данные через свой личный компьютер. Задача университета — ­ разрабатывать дружелюбное программное обеспечение, чтобы простые люди могли с этим работать. Моё «служение» состоит ещё и в том, что я читаю публичные лекции в различных сообществах.
Вся эта работа очень важна. Содержать университет — это очень дорого, и мы должны быть нужными.

— Ваши впечатления об СФУ?

— Это поразительный вуз. Во-первых, удивительно видеть столько качественных корпусов, возведённых так быстро. У вас отличное оборудование, библиотека. В любой стране сделать такое было бы чрезвычайно трудно. Трудно найти какое-либо правительство, которое сегодня сделало бы такой однозначный акцент на поддержку вузов. Это удивительный пример. Я знаю другие места, где начинали создавать новые университеты, но чтобы дойти до вашего уровня, им потребовалось гораздо больше времени. Например, кампус Мерсед, который создаётся в Калифорнии. Прошло 6-7 лет, но у них до сих пор много трудностей — проблемы с бюджетом, мало зданий. Также меня поразили люди. Прогрессивные, профессионалы своего дела. Я уверен, что проблемы у вас будут, но в целом ситуация очень позитивная.

Соб. инф.