Фестиваль фантастики «Вечные паруса», прошедший в Красноярске 22-23 ноября и собравший авторов со всей России, взбодрил тех, кому близок фантастический дух. Сибирскому федеральному университету повезло принять в своих стенах красноярского писателя Александра БАРОНА, ещё одного нашего земляка — заслуженного мэтра Михаила УСПЕНСКОГО и классика русского фантастического боевика, гостя из Москвы Василия ГОЛОВАЧЁВА. Немного дзеноподобной мудрости маститых словотворцев удачно влилось в струю привычных лекций.

Чукча-читатель

Головачёв: Сначала я бы хотел задать вопрос: фантастику вы читаете? Кто читает, поднимите руку. Примерно одна десятая. Успенского вы должны знать, всё-таки он тут живёт, а Головачёва кто-нибудь читал? Поднимите руку. Трое! Какая красота, вот трое пойдёмте со мной, там и поговорим! Шучу. Конечно, долго можно говорить о литературе, но в конце концов — главное, чтоб люди читали.

Барон: Чтение серьёзной литературы — это работа. Оно может доставлять удовольствие, но только тогда, когда начнёшь выносить эту нагрузку. Вообще серьёзное чтение требует отдохнувшего человека — это одна из причин.

Чукча-писатель

Успенский: Есть такая истина: «Не мечтай, потому что мечта может сбыться». Вот я знал, что в жизни буду писателем обязательно. Ну вот, мечта-то была… Когда пришла перестройка, свобода и гласность, мечта сбылась. Я стал членом Союза писателей, стали выходить мои книжки… Но тут оказалось, что литература никому не нужна. Как говорится, бедному жениться — ночь коротка. В советское время от писателя ждали какой-то правды, и действительно, писатель мог сказать многое, чего не могли люди услышать в других местах. Тогда значение писателя было велико, а потом оно стало принижаться. С телевидения выгнали даже Солженицына пинком. С тех пор звание писателя значит, что он человек, который оказывает литературные услуги обществу; интересоваться мнением писателя народ совершенно перестал, и писатели в основном тоже занялись зарабатыванием денег. Всё это очень грустно, товарищи.

Барон: Хоть я и самый молодой в нашей троице, я должен ещё более пессимистический вывод сделать: классическая литература на наших глазах умирает, конечно, не только в России. К сожалению. Причём умирает частями: поэзии, например, уже практически нет. Литературу поддерживают всякие «Букеры», «Антибукеры», самостоятельно она уже не выживает в финансовом отношении. Остаются так называемые коммерческие жанры, и если хочешь писать и хочешь, чтобы тебя хоть немножко читали, надо работать именно здесь. Детективы, женские романы, ну и фантастика, причём фантастика, на мой взгляд, — наиболее достойный из уцелевших жанров.

О сущности фантастики

Барон: На мой взгляд, фантастика — это художественное исследование вероятностей. Она привлекательна для писателя отсутствием оков, когда мы не должны обязательно соблюдать законы реальной жизни для того, чтобы придумывать какие-то коллизии… Известная истина: для успешности фантаст должен писать либо о том, что он хорошо знает (я, например, могу о медицине), либо о том, о чём никто не знает.

Головачёв: Фантастика всё-таки — это специфика. Вот реализм, касающийся нашей жизни, — он понятен, он стандартен, он стереотипен, мы живём в нём. А фантастика всегда уводит куда-то. Это литература мечты, она скачет от хорошей идеи. Конечно, можно сказать, что «не всегда материал, а всегда — мастер», и мы это видим. Та же «Аэлита» Толстого — ну чего необычного, ну написал о Марсе, но как это написано! Любовь там есть, приключения — это и заставляет читать фантастику. Мастер написал — можно читать всё что угодно. Даже сказку. Я, кстати, сказки до сих пор люблю.

… Любим сказки и мы. Потому и ждём с таким нетерпением писателей — в гости, а их книги — в продаже. И даже в умудрённый годами пессимизм Михаила Глебовича верится как-то со скрипом — ведь именно его самое знаменитое детище, трилогия о Жихаре, являет собой блестящее подтверждение тому, что хоть ненадолго, хоть незаметно, а стать лучше вокруг всё-таки может. Если бы не могло — не писали бы. А так не только пишут, но и читают. Читаем.