Первый день апреля я встретила в центре города. Села в подходящий автобус, чтобы выбраться из ощетинившейся многоэтажками «Взлётки», и вышла, едва приметив знакомое кафе на улице Мира.

Когда выходной — город прихорашивается. Девушки плывут над мостовой, как ожившие цветы. Дети превращаются в гордых владельцев купленных на семейной прогулке воздушных шаров и напоминают Пятачка из «Винни-Пуха и всех-всех-всех», поспевая за взрослыми вприпрыжку. Мужчины вспоминают, что ноги — тоже средство передвижения. Я лично видела одного такого, покинувшего небесно-голубой «Бентли», чтобы прогуляться и почувствовать наконец: весна-то наступила. И грязная корка льда растаяла. И голуби пыжатся в любовном танце. А ещё в выходной простительно потакать своим маленьким слабостям. Моя слабость — кофе. Желательно с корицей. Обязательно — из большой толстостенной кружки.

Дверь кафе тяжёлая, её приходится открывать плечом.

Облака сигаретного дыма — не самый привлекательный антураж, но именно к столику из «зоны для курящих» я направляюсь, как приворожённая. Там что-то такое мелькнуло — драгоценное, аквамариновое и изумрудное, пронзительное, тревожное, радостное. Радуга.

Прямо передо мной — старая пепельница, рядом — подставка для бумажных салфеток, слева — огромное окно, на подоконнике — квадратная стеклянная банка, наполненная макаронами. А на стуле «сидит» она, рождённая преломлением весеннего солнца: настоящая, семицветная.

Официант принимает заказ, косится на меня — непонятно-счастливую, а я рассматриваю радугу, уступившую своё место и устроившуюся на моих коленях. Гладкая. Яркая. Красит джинсовую ткань неосязаемой акварелью.

Кофе, пицца, десерт. Телефонный звонок, шорох за моим плечом. К обеду присоединяется друг: не сержусь ли я за опоздание? Показываю ему ладонь, сложенную «лодочкой»: свет — это волна, в моём случае она цветная и плещется. И, понимаешь, совсем-совсем невозможно быть одинокой, когда держишь в руках радугу…