Внимание! Вы можете высказать свое мнение по этой статье и принять участие в голосовании.

7-8 ноября — дни главного советского праздника, посвященного Великой Октябрьской революции. В этом году дате исполнилось 90 лет, но собственно праздник как таковой упразднен.

Однако революция 1917 года имела для нашей страны столь судьбоносное значение, что все равно останется вехой, оценивать которую по-своему будет пытаться каждое поколение. Каковы современные оценки? Об этом мы и беседуем с историком Сергеем Гурьевичем Комарицыным.

— Начнем с одиозных вопросов — скажите, имеет ли хоть какое-то основание утверждение, что революция в России – результат заговора враждебных сил?

— Вы имеете в виду старую еврейскую шутку «Евреи выдумали для себя сионизм, а для других коммунизм»? Или то, что германский Генштаб финансировал революцию 1917 года? Всё это мифы, которые создают люди, далекие от понимания истории. Революции не делаются, они свершаются. Никакая кучка революционеров не могла «сделать» революцию. В том числе и тогдашние большевики, по официальной партийной статистике на момент революции их было 23 тысячи 400 человек. Это очень мало для огромной империи, к тому же половина из них находилась в ссылках и тюрьмах, часть — в эмиграции.

Россия действительно была «беременна революцией», поскольку все те противоречия, которые накопились с середины XIX века, могли разрешиться только радикально. Все попытки реформ, начиная с царя-освободителя Александра II, Витте, Столыпина – не привели к решению проблем, которые исторически стояли перед страной.

— Но в различных публикациях приводится множество цифр, свидетельствующих о том, что накануне 1914 года Россия сделала экономический рывок, и если бы не исторические катаклизмы, оставила бы далеко позади самые развитые страны мира…

— Это мифы эпохи Горбачева, когда пересматривались исторические оценки советского периода: «блестящие реформы Столыпина», «первая индустриализация»… Да, многие показатели были неплохие, страна вывозила до 40% хлеба на экспорт. Но было и перенаселение в аграрном секторе, был реальный голод, а Первая мировая война стала катализатором всех последующих событий.
Противоречия разрешились отречением от престола Николая II, и страна попала в полосу безвластия.

— Открылось поле для множества игроков…

— Были сотни политических партий, но не было ни одной реальной силы, которая могла бы взять на себя ответственность за страну. Предпринимались попытки – например, мятеж генерала Корнилова, но если бы он удался, произошло бы установление военной диктатуры, что тоже ни к чему хорошему не могло привести.

Временный комитет Государственной думы представлял собой группу совершенно случайных людей, и сформированное вслед за этим правительство тоже так и называлось – Временным, т.е. переходным. Главное, члены этого правительства не понимали, что делать с армией, в которой началось разложение, массовое дезертирство, братание с немецкими солдатами, сдача территорий. Армия никем не контролировалась. Немцы, которые в принципе уже проиграли войну, пришли в Прибалтику, на Украину, захватив основные житницы страны (хлеб, уголь). Страна так дальше жить не могла. И единственная группа, которая смогла взять власть, предложила простые, понятные лозунги, которые, кстати, были не лозунгами большевиков, а эсеров.

— Если большевики не были ни самой массовой, ни самой популярной партией, как им удалось обыграть всех?

— Большевики создали весь свой авторитет за несколько месяцев. Все большевистские вожди (Молотов, Шляпников, Сталин, Каменев) были младше Ленина лет на 10-15, поэтому называли его «Стариком». Они воспитывались на его трудах. Так, во время революции 1905 года Ленин написал «Две тактики социал-демократии в демократической революции», и там была изложена примерно такая концепция: сначала – демократическая революция, потом – социалистическая. И все большевики после Февраля придерживались этой установки. Тут в апреле приезжает Ленин и говорит: «Берем курс на социалистическую революцию». То есть высказывает то, за что критиковали Троцкого (перманентная революция). Сначала «Апрельские тезисы» Ленина соратники просто не поняли. Но потом своим авторитетом в партии он сумел всех убедить.

— То есть вместо мирного периода, задачи которого решать всегда сложнее (особенно в ситуации многопартийности или «плюрализма»), Ленин предложил сначала продолжить борьбу за власть…

— Реально империя распалась. Отделилась Украина и Прибалтика, не было центральной власти на окраинах, в Казахстане продолжалось восстание, спровоцированное еще до революции призывом в армию инородцев. Большевики смогли организовать страну, это исторический факт.

На II съезде Советов в ночь с 25 на 26 октября, когда они сформировали свое первое правительство, оно еще называлось «Временным рабоче-крестьянским правительством — Совет народных комиссаров». То есть до созыва Учредительного собрания. Кстати, это тоже миф — что если бы большевики не разогнали Учредительное собрание, в России уже давно была бы демократия. Да, большевики набрали четверть процентов голосов, но это очень много. А еще 50% набрали другие революционные партии, более радикальные: анархисты, народные социалисты, те же левые эсеры… Либеральные демократы к тому времени уже не имели былого влияния. Во-первых, в период Временного правительства кадеты совершили коллективное самоубийство, выдвинув лозунг «война до победного конца». Авторитет этой самой массовой в России партии рухнул в одночасье.

А во-вторых, это была партия интеллигенции, своего рода дискуссионный клуб. И реально либерально-демократические партии набрали вместе менее четверти голосов.

— Получается, весь ход революции шел закономерно и неотвратимо, все и должно было так быть, а у большевиков — одни заслуги…

— Конечно, значительно комфортнее жить в период стабильности. Как говорят китайцы, не дай нам бог жить в эпоху перемен. Но и Маркс, когда говорил, что «революции — локомотивы истории», в определенном смысле был прав, если отстраниться от моральных оценок и всех трагедий, которые революции за собой влекут (а самое ужасное из последствий — раскол общества и гражданская война, когда брат идет на брата)…

С глобально-исторической точки зрения это был период распада империй. Распались Британская империя (окончательно, правда, еще лет через 30-40), Оттоманская, Австро-Венгерская. Россия — лишь в том числе. Революционный кризис был в Финляндии, Австрии, Германии, Венгрии, других европейских странах, начал «пробуждаться» Восток… А большевикам удалось — за исключением небольшого количества территорий (части Польши, Прибалтики, Финляндии) — реально собрать империю обратно. В этом есть историческая заслуга большевиков, и глупо это отрицать. Не думаю, что какие-то другие силы справились бы с этим.

— Помогали ли этому жесткие методы большевиков, или то же самое можно было сделать мягче?

— Это были общие методы. Деникинская контрразведка мало чем отличалась от ВЧК. Хотя красный террор, возможно, был более «фундаментален», потому что большевики ориентировались на опыт Великой французской революции, начиная от терминологии (враги народа).

В гражданскую войну альтернативы не было: либо одна сторона победит, либо другая (впрочем, реально большевики были одной стороной, а другой — множество других «сторон», у белых не было коалиции). Страна распалась на несколько государств. Ее осаждали интервенты. Японцы дошли до Забайкалья. Немцы контролировали половину территории.

— Иностранные силы противостояли именно большевикам или России?

— Сотни тысяч иностранцев участвовали на стороне красных: огромное количество китайцев, тех же прибалтов, бывших подданных Австро-Венгерской империи (известные у нас в Сибири Мате Залка, Бела Кун, Иосип Броз Тито, Ярослав Гашек…) Тогда был не национальный, а классовый принцип деления, у пролетариата тех лет не было отечества. Причем эти люди были «отмороженные», они действительно не имели здесь национальных корней, и потому в большинстве карательных операций, у того же Тухачевского, принимали участие как раз «интернационалисты» — им как-то легче было целиться в русского крестьянина, чем другому русскому крестьянину.

— Но и после гражданской войны советская власть продолжала «воевать» со своим народом…

— После гражданской войны альтернатива диктатуре — довольно слабая, но действительно появилась. Эта альтернатива — так называемый, «правый коммунизм», и она существовала внутри самой коммунистической партии, а не вне ее. Но как показывает история, все попытки правого коммунизма («социализм с человеческим лицом», демократический социализм, отказ от тоталитаризма и т.д.) ведут к похоронам самого коммунизма, к антикоммунизму. Это мы видели на примере 1989 года в Восточной Европе, это было и у нас.

Если бы правые коммунисты в конце 20-х годов сумели одолеть Сталина, думаю, не было бы большого террора, но не было бы и коммунизма — он неизбежно переродился бы в «перестройку». И я не уверен, что Советская Россия стала бы такой же великой державой, каким стал СССР, и смогла бы достичь победы во Второй мировой войне. «Контрреволюция», в которую неизбежно превратилась бы «перестройка» 20-х годов, вполне вероятно, привела бы к окончательному распаду страны. Большевики за 15-20 лет провели ее модернизацию, из аграрной сделали индустриальную, мощную в военном отношении. Какой ценой — это другой вопрос…

— Какой резонанс имела Октябрьская революция в мире?

— Огромный. Вся мировая история пошла по-другому. Главные результаты Октябрьской революции присвоили себе Соединенные Штаты. Еще Энгельс считал, что центр мировой революции из Германии переместится в США, именно поэтому туда в свое время перевели штаб-квартиру II Интернационала. Действительно, в конце XIX века в Америке развивалось массовое рабочее движение, были мощные профсоюзы, серьезным фактором революционности были эмигранты. Но после событий в России все развитые страны сделали простой вывод: чтобы у них такого не было, надо удовлетворить все требования рабочих. А требования были простые: отмена штрафов, 8-часовой рабочий день, хотя бы минимальные отпуска…

Так во всем мире стали строить социально справедливое общество — именно то, за что боролись коммунисты. На 1-м съезде народных депутатов СССР Чингиз Айтматов сказал: «Пока мы строили социализм, настоящий социализм построили в …» — и стал перечислять: в Швеции, Финляндии, Норвегии, Голландии… А построение такого общества — прямой результат Октябрьской революции.

— Почему же такое общество не построили мы? Получается, весь мир остался в выигрыше, одни мы получили отрицательные последствия.

— Как сказал один наш классик середины XIX века, наша страна для того и выдумана, чтобы показывать другим, как не надо делать… Но есть объективные исторические причины.

Когда от нас хотят, чтобы мы жили, как в Европе, всегда забывают, что у нас разная история. Нас правильнее сравнивать, например, с Эфиопией. В Эфиопии всего тысяча лет государственности, и у нас тоже. А современная Европа возникла на обломках античной цивилизации. Но почему-то Эфиопии никто не предъявляет европейских мерок. В средние века, когда в Европе уже была поголовная грамотность, урбанистическое общество и высокая культура — у нас еще опричники скакали с песьими головами. Произведения Сервантеса до сих пор ежегодно экранизируют, Шекспира ставят во всех театрах мира, а пьесами Лопе де Вега переполнено наше телевидение. В России имена, ставшие достоянием современной мировой культуры, появились только со времен Крылова и Пушкина — создателей нашего литературного языка.

— Кстати, кто лучше всего в литературе отразил период революции?

— Как ни странно, никто лучше писателей-коммунистов. Правда, произведения получились антикоммунистические… Это «Тихий Дон» Шолохова, «Разгром» Фадеева, «Конармия» Бабеля… Сотни других — Борис Лавренев, Всеволод Иванов, Аркадий Гайдар, которые хотели показать величие того времени, а показали его трагедию.

— Что стало с русским народом, когда его лишили привычного уклада жизни, основ его культуры — православия и т.д.? Во что он превратился? Т.е. что за 70 лет стало со страной и народом?

— Когда говорят, что революция 17 года перевернула весь уклад страны — это правда. Но не вся.

100 лет русская интеллектуальная элита хотела радикальных перемен, хотела уничтожения самодержавия. Это в нашу эпоху Президент Ельцин участвовал в церемонии перезахоронения спорных останков царской семьи; а когда их расстреляли, никакого резонанса в обществе, в том числе на территориях, контролируемых белыми, не было. Это не было каким-то значимым событием. Конечно, с моральной точки зрения ужасно, что убивали детей. Но еще Пушкин писал, как он ненавидит самовластительного злодея и с какой радостью он видит его погибель и смерть его детей. Это был факт русской ментальности того времени. Почти вся русская литература XIX века была политизированной и требовала наказать сатрапов. Большевики выросли оттуда. Их «перепахивали» Белинские, Чернышевские, Писаревы… Что это «бесовщина», понимали немногие. С другой стороны, и русское крестьянство, а это три четверти населения страны, хотело перемен. Земли и воли. Если бы они этого не хотели, не было бы революции.

Да, привычный уклад сломали. И тут же восстановили в извращенной форме. Вместо самодержавия и православия — другую «веру», и сталинские колхозы вместо общины, и ГУЛАГ вместо каторги. И даже «народность». В середине 30-х годов после передовой статьи в «Правде» появился термин «государственный патриотизм». Потом стало еще круче – «Россия – родина слонов».

— Можно ли сказать, что оценка, которую вы сегодня дали — объективна?

— Историк, в первую очередь, не должен быть политизирован. Не должно быть «партийности» в дурацком смысле этого слова. Историография должна делиться на научные школы, а не на «дворянскую», «буржуазную», «марксистскую»… А эти атавизмы существуют. С другой стороны, еще Ключевский говорил, что история – наука нравственная, и обойтись без моральных оценок нельзя. Но нельзя и утрировать до уровня «хорошо» и «плохо». Что касается оценки революции 1917-го года, то есть известная история.

Когда французский журналист в начале 50-х годов спросил председателя КНР Лю Шаоцы, как он оценивает результаты Великой французской революции, мудрый китаец ответил, что прошло еще очень мало времени...

Внимание! Вы можете высказать свое мнение по этой статье и принять участие в голосовании.