Как-то случилось, что мы с моим добрым знакомым, профессором Н.А. СЕТКОВЫМ, обсуждали вопрос, кто выиграл Вторую мировую войну. У него это были мобилизованные учителя, а у меня — выпускники военных училищ и академий предвоенных лет, максимум — старшие лейтенанты на начало и полковники в конце войны. С Сетковым, как в платоновских диалогах, сошлись в общем мнении: и те и другие были в ряду кузнецов Победы.

Парни, закончившие военные училища накануне и в период Великой Отечественной войны, были в основном деревенские. Здоровые, органично вписанные в природную среду, имеющие опыт кулачных боёв и хождения «стенка на стенку». Выносливые, легко переносящие лишения, смелые и упрямые. Таким мне представляется мой отец…

Женитьба была, видимо, одной из первых тактико-стратегических операций отца. Обстановка знакомства выглядела так. В воинской части, которая стояла в Орле, приступили к службе два младших лейтенанта, закончивших артиллерийское училище. Там же работали две барышни тургеневского типа, закончившие Орловский пед. Ликвидировали неграмотность солдат. Один из лейтенантов станет моим отцом, а одна из учительниц — матерью.

Трудность для отца заключалась в том, что у моей мамы имелись обожатели и без него. Операция по отсечению была проведена чётко, напористо и быстро. Познакомились они, когда в Орле цвели липы, наполняя город прекрасным ароматом. А в начале октября, когда поспели антоновские яблоки, распространяя в садах не менее прекрасный запах, мама согласилась в ЗАГСе взять фамилию отца.

Круговерть природы привела к такому повтору: я родилась к концу цветения лип, т.е. ровно через год после знакомства. Я росла счастливым ребёнком в семье, где были одни взрослые, и походила на одну из бабушек и отца.

Перед войной мы жили практически на границе: папина часть стояла южнее по Бугу от Бреста. Отцу дали долгожданный отпуск, который начинался 22 июня 1941 года. Мистика, которая спасла нас. Поезд из Бреста отходил вечером 21 июня. На границе было неспокойно. Я помню на перроне людей с костылями, палочками, на носилках: с нами вместе уже эвакуировали госпиталь. Сообщение о начале войны догнало нас в Белоруссии утром 22 июня. Отец должен был вернуться в часть, как ему и положено. Когда он обнял меня, я тоже обняла его и поцеловала в мокрые щёки. Мама плакала и твердила: «Ванечка, только вернись!». Это первое расставание. Ещё не насовсем.

Папа по дороге в полк был тяжело ранен. Будет ещё одно ранение и ещё госпиталь, после них он получит трёхдневный отпуск. И сможет заехать к нам в посёлок Лунино, под Пензой, где мы были в эвакуации.

Заранее мы не знали о его приезде. А он, приехав в Лунино, позвонил нам домой. Я ответила, что взрослые на работе, а я дома, и мама сейчас придёт. Когда он появился, я сидела на подоконнике рядом с котом. Увидела под окном папу, от удивления вывалилась к нему на руки вместе с котом, мы оба заорали. Подошла мама, услышав шум, и тоже спрыгнула с подоконника на землю. Мы обнялись и втроём пошли к дому…

Какой павой я ходила по посёлку с папой за руку! А как гордилась, когда он заглянул в школу!… Мы не знали, что прощаемся с папой навсегда.

Переписка наша была регулярной (об этих письмах отца к дочери — gazeta.sfu-kras.ru/node/4165 от 6 мая 2014 г.). Несколько слов о работе почты в годы войны. Отменно: быстро и точно. Сначала приходили

письма, написанные на спецлисточках, украшенных цветами и мирными пейзажами. Их называли секретками. Видимо, почта использовала довоенный запас бумаги. А потом на открытках появилась военная тематика: танкисты рядом с танками, самолёты, партизаны, пущенный под откос немецкий поезд и др. Наш семейный военный архив теперь хранится в Музее СФУ как напоминание об истории среднестатистических советских семей.

Папу похоронили на военном кладбище г. Мариан-поле (сейчас сменили название — Мариямполе). Пока была жива мама, мы часто ездили туда. За кладбищем ухаживали школьники, и у меня сохранилось их письмо.

Был перерыв в отношениях с Литвой, но сейчас ухаживает за могилами наше Посольство в Литве.

Ужасным для нашей семьи стало лето 1944 года, когда мы получили похоронки на дедушку и отца. Дед Иван Петрович КИРИЛЬЦЕВ был убит ещё летом 1943 года в Орловской тюрьме, где сидел, осуждённый по ст. 58, пункт 1,10, но органы почти на год задержали высылку документов. В стране безумствовал культ.

О том, что наш народ сохранил душу в пекле войны, говорят многие факты. Я горжусь тем, что когда по Москве строем проводили пленных немцев, женщины бежали вслед и совали в руки пленных хлеб. А наши сограждане из среднеазиатских республик многих сирот войны не отдавали в детдома, а разбирали по семьям и достойно воспитали.

И когда я иду в колоннах Бессмертного полка, то верится, что память о моём отце — русском крестьянине, воине, человеке — хранится не только в семье, но и в сердце народа.