Памяти профессора Рожкова

Доктор технических наук, профессор, почётный работник высшего профессионального образования России отдал Красноярску и Институту цветных металлов около сорока лет жизни.

Аскет по жизни

Владимира Павловича Рожкова не стало 28 августа 2020 г. Прожил он долгую жизнь по меркам средних статистических данных (родился
8 апреля 1936 г.). В этом я вижу не генетику или случайность, а требование, которое Рожков предъявлял к себе: быть достойным, быть на высоте. Аскет по жизни. Человек, глубоко преданный делу, которому служил.

Суховатый внешне, всегда опрятно, скромно одетый, принципиальный и совершенно не ангажированный ни властью, ни начальством, увлечённый и увлекающий других, без дешёвых эффектов, ориентирующийся только на достоверный, скупой научный результат, ясные простые и честные взаимоотношения.

Он мог резко высказаться о научной сути любой работы, и Рожкова побаивались брать в оппоненты: не многим удавалось получить лестную оценку своих научных результатов. Владимира Павловича («Палыча», как звали его сослуживцы) опасались за прямоту даже его непосредственные руководители.

Но если к «Палычу» обращались с просьбой, объясняя необходимость смягчения «приговора» студентам или соискателям, он шёл на уступки, театрально тяжело вздыхая и отмечая этим и неизменность своей позиции, и то, что приходится ему мириться с несовершенствами мира и личного окружения.

Томская школа

Он закончил аспирантуру Томского политехнического института — одного из ведущих вузов в области технического образования страны. Школа томского профессора С.С. Сулакшина обеспечила высокое качество подготовки и прекрасную диссертацию, в которой автор, используя высокие материи математической статистики и совершенно феноменальную требовательность к точности и качеству измерений, выполнил замечательную работу в области анизотропии горных пород на примере мраморов. Работа изобилует оригинальными инновационными решениями, и это одна из черт всех работ профессора Рожкова. А его диссертация для 60-х годов стала заметным явлением в прикладной науке геологоразведке.

Когда я писал свою кандидатскую, имел возможность изучить работу Рожкова и, скажу честно, «загрустил» после ознакомления, поскольку (сам поборник математики и точных методов) понимал, что не дотягиваю в отдельных вопросах до его стиля и строгости предъявления научных результатов.

Он был из простой семьи средней полосы России, и его служение науке очень понятно: преклоняясь перед точностью научных данных, все свои экспериментальные исследования Владимир Павлович исполнял лично.

Вставал к станку, точил-пилил, если нужно — копал и строил. В его кабинете заведующего кафедрой в шкафчике всегда был запас рабочей одежды, в которую он облачался ближе к окончанию рабочего дня, чтобы вместе со своими преподавателями и студентами строить лаборатории, помещения для установки оборудования, тягать станки, устанавливать их на эстакаду.

Родом из военного детства

Родился Владимир Павлович в селе Старая Криуша в Воронежской области перед войной. Там же пережил с семьёй оккупацию. Мама Варвара Васильевна — сельский фельдшер, отец Павел Гаврилович — рабочий человек и солдат, не вернувшийся с фронта (в сентябре 1942 года пропал без вести).

Воспитывал Владимира Павловича отчим Яков Ионович Грянко, механик на селе. Вероятно, именно он привил пасынку интерес и любовь к механике и вообще к технике. Рассказывали, что Владимир Павлович любил возиться в гараже, где у него была оборудована чуть ли не механическая мастерская.

А о своей жизни в прифронтовом селе сам Владимир Павлович оставил воспоминания.

«Через нашу деревню проходила трасса снабжения войск Красной армии. Было мне тогда лет 10. Мы с пацанвой всегда с большим интересом рассматривали проезжающую мимо технику. Однажды на стоянку встали грузовики ЗИС-6, кузов которых был накрыт тентом, очертания причудливо напоминали какие-то брёвна. Было объявлено, что подходить к грузу ближе чем на 500 м гражданским строго запрещено, но к детям относились более снисходительно, мы то и дело пытались подойти и заглянуть под тент, но бойцы, охранявшие грузовики, отпугивали нас с хохотом, не давая подступиться.

Немного позже через нашу деревню начали проводить захваченных в плен солдат. Среди них были не только немцы, но и французы, итальянцы, венгры, болгары и т.д. В основном пленных охраняли бойцы Красной армии, которые даже не были вооружены, однако немцев охраняли вооружённые офицеры. Время было зимнее. Пленные часто были плохо одеты, у кого-то могла отсутствовать шапка, у кого-то сапог. В нашем посёлке к тому времени уже практически не осталось семей, в которых бы не погиб или не пропал без вести сын, муж, брат или отец. Поэтому рассчитывать на радушный приём пленным не приходилось. Однако наши сердобольные женщины даже в эти суровые и голодные времена, видя столь плачевное состояние безмолвных колонн, бросали проходящим пленным хлеб и тряпьё, которое подбирали конвоируемые, нередко при этом кланяясь. Немцы хлеб не брали, а если среди них находились такие, их соотечественники пинками и угрозами настоятельно рекомендовали им этого не делать.

Перед тем как пленных начали проводить через нашу деревню на восток, поступил приказ освободить как можно больше площадей для временного размещения захваченного контингента перед дальнейшей перевозкой железнодорожными эшелонами. Одним из таких помещений была выбрана кожевенная мастерская — дубильня. После того как оттуда были вынесены кожи и инструменты для квашения и дубления, запах от дубильни можно было чувствовать за несколько десятков метров. Издалека я видел, как на ночь туда загоняют пленных. Помещения не отапливались. Чтобы не замёрзнуть, военнопленные сбивались кучей в один из углов, и те, кто был в центре, передавали свою верхнюю одежду, чтобы накрыть сверху всех остальных и создать некий тепловой купол. Утром при выходе из таких жилищ там обыкновенно оставалось несколько человек. Потом их вывозили.

В один из тех дней мама велела мне, дождавшись ночи, отнести собранный женщинами мешочек с продуктами пленным в дубильню. При этом мне было велено передать его через окно, чтобы не видела охрана, но чтобы меня не смогли схватить и за руку. То есть передавать продукты следовало в форточку, поддерживая мешок снизу и толкая его вверх. Подойдя к окну дубильни, я постучал и поднял мешок. В оледеневшем окне показался мужчина, увидел меня и, без лишних слов открыв форточку, взял мешок. Он начал улыбаться и жестикулировать, говорить непонятные слова. Затем затих, достал что-то из своего кармана и прильнул к окну. Я сделал шаг назад. Он поднёс к окну оборванную по краям и измятую фотографию своей семьи. Там был мальчик примерно моего возраста. Мужик, бормоча, показывал пальцем на фотографию, на меня, на себя, вдаль... В его глазах было горе и отчаяние от воспоминаний.

Повзрослев, я понял, что за тентом грузовиков скрывались системы полевой реактивной артиллерии «Катюша». Понял, что тот пленный, говорил со мной на итальянском языке. Понял, что мы победили не только из-за систем залпового огня, но и потому, что оставались людьми».

Когда жизнь бурлила

В Красноярск доцент Рожков приехал в 1981 г., чтобы возглавить новую кафедру технологии и техники разведки. Его личный пример, стремление завершить начатое, выстроить достойную систему подготовки кадров дали результат. Вот как вспоминает начало деятельности Рожкова в институте его бывший ученик Александр Валерьевич Матвеев.

«На глазах изумлённого студенческо-бурового общества в огромной аудитории сначала всё рухнуло в клубах пыли и грохоте (там много чего от горняков стояло, довольно громоздкого), а затем появилась настоящая буровая вышка, с настоящим станком (там сначала СКБ-4 стоял), и всё работающее, можно бурить и СПО делать прямо в аудитории.

И это возникло удивительно быстро, всего за год. И без всякой паузы и остановки: лаборатория буровых растворов, мастерская в подвале (до сих пор не понимаю, как туда токарный станок затащили).

На фото: В Томском политехническом на экскурсии в 2009 г. В.П. Рожков и его ученики доцент А.Л. Неверов (справа рядом) и директор Красноярской буровой компании В.В. Гусев (слева)

Студенты в это время работали на кафедру не меньше, чем учились: перекатывали огромные железяки на трубах, ломиками, ломали кирпич, разгружали оборудование. И никому не приходило в голову загундеть: «Я сюда учиться пришёл, а не станки перекатывать». Потому что заведующий, в очень приличном костюме, вместе со всеми тоже налегал на рычаг и командовал лично.

1986 год. Самое замечательное и плодотворное время. Это был пик развития и строительства кафедры.

Два новых учебных мастера в подвале у станков. Все станки заработали. Палыч лично обновил токарный, он здорово умел работать на токарном станке. Мог не просто ободрать простую заготовку, а делать довольно сложные точёные вещи. Например, выточил сам, до последней железки, очень сложный замок для гаража, как у сейфа: запирался четырьмя движениями в трёх разных плоскостях.

Второй этаж проектировал целиком Владимир Павлович. Сам рисовал, сам доставал трубы и двутавры, сам возглавил стройку. Он не просто командовал. Я видел Рожкова, лезущего по хлипкой лестнице-стремяночке, с двутавровой балкой на плече, к дыре, продолблённой в стене на уровне второго этажа. А второй конец этой балочки придерживал дружный коллектив преподавателей кафедры.

А ещё надо было настелить полы, установить неизвестно где добытые алюминиевые рамы от потолка до пола, застеклить их.

А потом на кафедру рекой пошло буровое оборудование. Скромную «четвёрку» под буровой вышкой сменила новенькая «пятёрка», она тоже была подключена, запущена и бурила каждое лето: во время практики из аудитории убирали столы, стулья, и она превращалась в огромную буровую. А рядом, во дворе, бурила шнеками совершенно новенькая самоходка на базе Газ-66. И ещё рядом две УКБ-1 наперегонки, одна со штатной «Дружбой», другая переделана умельцами под электропривод. А рядом в ангаре живая УКБ-3 с приводом от тракторного дизелёчка. Ею так и не забурились, не было необходимости, да и канализационный коллектор был близковато. Но она тоже рычала, крутилась, поднимала мачту. А рядом с «пятёрочкой» в уголке бурил гранитные глыбы мой любимый БСК. С полным комплектом приборов, регистрирующий 8 параметров бурения на один бланк, в реальном времени.

А Палыч уже чертил новые проекты. Поднять «четвёрку» на «курьи ножки» и бурить огромные бетонные блоки. Запустить дополнительные два этажа для аспирантов. Установить СМ-1 ЭВМ и открыть собственный вычислительный центр кафедры. Отстроить огромный гараж на два бокса для самоходки. Из этих проектов не всему суждено было сбыться».

Основатель научной династии

Владимир Павлович — отец четверых детей.

Примечательно, что трое из них выбрали свой путь в науке. Старшая Ольга стала доктором физико-математических наук, средняя Светлана кандидатом физико-математических наук, а младшая Елена кандидатом биологических наук. При этом Елена Владимировна, выпускница Красноярского университета, училась и защищала диссертацию в Голландии, выиграв конкурс и стипендию.

Это ли не личное влияние на детей увлечённого науками отца?

Супруга вторым браком Тамара Фёдоровна, инженер-математик, работала на комбайновом заводе технологом.

Доктором наук сам Владимир Павлович стал в 1999 г., защитив диссертацию в своём родном Томском политехе. В основе диссертации — исследование процессов разрушения горных пород алмазным буровым инструментом и выведенное им понятие «микротвёрдости». На счету профессора Рожкова десятки научных и учебно-методических работ, ряд изобретений.

И ещё из воспоминаний А.В. Матвеева, сотрудника Института нефти и газа.

«Начинались 90-е. Кафедра была в высшей точке подъёма. Три группы студентов. Три преподавателя работают над диссертациями. Заработал ВЦ. Договоров по 3-4 в год. Лучшие в институте мастерские по железу и электронике. Не было ни одной детали или прибора, которые бы мы не могли изготовить или купить. Два склада завалены лучшей на то время аппаратурой. На кафедре два десятка народу. Преподаватели, инженеры-исследователи, инженеры-делопроизводители, операторы ЭВМ, три мастера-умельца и собственный электронщик-киповец, завлаб. Десяток кафедральных классов и помещений.

И всё это было воплощением воли одного человека, который собирал людей и ресурсы, налаживал связи с производством, воевал с администрацией и строил, строил. Я не помню у Рожкова каких-либо увлечений и интересов, отличных от работы. Того, что называют хобби.

Рожков тогда и был кафедрой, каркасом, идеей, перспективой. Не все тогда это понимали: мнений много, достойных и талантливых людей хватает.

У меня от Владимира Павловича остался подарок. Подарен в день защиты диплома. Огромный (1300 страниц) справочник по электронике. Подписанный лично заведующим: «100-му выпускнику кафедры ТТР. Пусть тебя всю жизнь манят научные горизонты и инженерные вершины». Наверное, я не совсем оправдал надежды своего шефа, но память о нём всегда со мной».

Владимир Павлович работал на кафедре «до последнего», пока хватало здоровья. Последние пару лет уже не выходил из дома, но озабоченный своим детищем — кафедрой, потребовал передать туда все свои книги.

Уходят люди. Остаются их дела. Владимир Павлович оставил о себе светлую память своим отношением к делу, к людям, к жизни, которая для него была возможностью любить, созидать, совершенствовать и совершенствоваться.

Профессор В.В. Нескоромных

Похожие материалы