Согласитесь, такая формула кажется неоспоримой. Ведь если сегодня что-то не оцифровано, считай, его не существует. А культурные и исторические ценности зачастую только в цифре и могут быть сохранены.

Конечно, здесь есть о чём дискутировать, и это в очередной раз показала Неделя цифровых гуманитарных наук, прошедшая в СФУ в конце сентября.

Неделя совпала с Сибирским историческим форумом и оказалась немного в его тени. При этом интересных докладов, форматов работы и результатов здесь было не меньше. Так, неделя включала конференцию Европейской ассоциации цифровых гуманитарных наук (170 докладчиков из 26 стран), публичные лекции, семинар Российской ассоциации цифровых гуманитарных наук, конференцию «Виртуальная археология» (где ведущим одной из секций был сам Пол Рейли, пионер визуализации данных в археологии).

Нам удалось послушать открытую лекцию «Цифровые технологии для представления и сохранения культурного наследия» Сельмы РИЗВИЧ (Босния и Герцеговина), рассказавшей о проектах SGG — Сараевской графической группы. А также побывать на мастер-классе «Виртуальная реконструкция исторического городского ландшафта: использование 3D-моделирования и VR/AR-технологий» от Леонида БОРОДКИНА (МГУ им. М.В. Ломоносова).

Проекты сараевцев

Энтузиазм коллег из SGG впечатляет. Сельма Ризвич, представляющая кафедру электронной инженерии в Сараево, рассказала минимум о десятке проектов самой разной направленности, которые выполняет эта команда. В том числе:

1. 3D-визуализация надгробной плиты XIV века. Оборудование для её лазерного сканирования предоставила одна из лабораторий ЮНЕСКО.

2. Виртуальное восстановление выставки в Сараево, состоявшейся накануне Первой мировой войны.

3. Воссоздание затонувшего в 286 г. до н.э. у местечка Кирения корабля — с использованием работы дайверов и параллельной разработкой игры: капитан, плавающий по Средиземному морю.

4. 360 видео, иллюстрирующих сербскую традицию прыжков со Старого моста + квиз и возможность собственного виртуального прыжка.

5. Тур по Сараево в дополненной реальности по карте с QR-кодами (проект был поддержан туристической индустрией).

6. Рассказ о старинных ремёслах (для большего резонанса здесь привлекли звёзд первой величины — известных в Сербии актёра, композитора и иллюстратора).

7. Битва на Неретве — одно из главных событий Второй мировой войны по меркам балканцев. Все школьники Боснии и Герцеговины ходят в музей, посвящённый этой истории. Для музея и создана игра, где каждый может попробовать себя в роли партизана: протянуть кабель от детонатора, взорвать мост, сбить самолёт, спасти раненых, встретиться с командующим и получить его благодарность.

8. Реконструкция раскопок в Красной Скале (Черногория). Сейчас там нет экспонатов, но специальное приложение воспроизводит историю обнаружения артефактов. Тут же каждый пользователь может погулять по пещере, пройти тест и, возможно, поучаствовать в виртуальной охоте на оленя.

9. Суд присяжных над девятью диссидентами — воспроизведение сюжетов тоталитарной истории.

Это неполный перечень проектов, которые пользуются спросом у музейщиков, учителей и молодёжи.

Научный подход

Мастер-класс от историка Леонида БОРОДКИНА представлял нечто иное. Наш гость рассказал о трёх комплексных проектах виртуальной реконструкции городских ландшафтов Москвы: Страстного монастыря, «Белого города» (Ивановская горка) и ряда подмосковных дворянских усадеб, находящихся в руинированном состоянии.

Комплексная работа требует междисциплинарной команды, куда входят историки, географы, геологи, архитекторы, айтишники, реставраторы. А все специалисты из названных областей ревниво относятся к результатам таких реконструкций.

Леонид Иосифович подробно рассказал об этапах работы по комплексным междисциплинарным проектам (создание базы данных по территории, реконструкция доминантных объектов, размещение их на карте, историческая парцелляция и др.). Отметил, чем научная реконструкция отличается от восстановления «по аналогии». Привёл показательные цифры по объёму проделанной работы (скажем, 70 миллионов точек потребовалось сделать в ходе лазерного сканирования, чтобы воспроизвести облик конкретного храма). Упомянул о нюансах; например, стандартные библиотечные коллекции в программах восстановления декора зданий приходилось дополнять элементами, воссозданными по старым фотографиям или по сохранившимся зданиям XVIII-XIX веков; так команда нашла порядка 50 дополнительных элементов декора.

Разные цели

Проекты сараевцев поражают своим разнообразием и подкупают очевидной востребованностью у пользователей. Но стоит посмотреть внимательнее, очарование слегка тускнеет, и возникают вопросы как по уровню исполнения, так и по содержанию. Особенно если речь идёт о темах, касающихся нашей страны. Например, SGG делает проект по архивам КГБ — почему-то с группой из Ирландии. Или рассказывает о «подземной жизни религиозных сообществ в СССР» (речь, видимо, идёт о Катакомбной церкви). Испытываешь и ревность, и сожаление: уж о нашей истории мы сами могли бы такие виртуальные проекты создать, что мир бы вздрогнул.

Мы поговорили с доктором исторических наук, членом-корреспондентом РАН, заведующим кафедрой исторической информатики МГУ Л.И. БОРОДКИНЫМ, пытаясь разрешить свои вопросы и недоумения.

— Леонид Иосифович, вы рассказали о трёх проектах вашего коллектива, а у примерно такой же по числу участников команды SGG их без счёта. Почему они так продуктивны?

— Невозможно выдавать один за другим такие комплексные проекты, как у нас. Если бы речь шла об одном здании, это другой масштаб работы. Например, в Калининграде в связи с приближающимся 300-летием со дня рождения Иммануила Канта исследовательская группа Балтийского федерального университета имени Канта ведёт работу по виртуальной реконструкции дома великого философа. Это одна история. Хороший, тщательно подготовленный проект. Однако в нашем случае каждый раз исследуется либо историческая застройка части города, либо монастырь с окружающей исторической средой, либо комплекс усадеб. Это объёмные проекты.

— А ещё популярные проекты, видимо, не требуют серьёзной научной основы.

— Да, многие так делают, просто визуализируют. Но мы работаем на истфаке, и там установлена такая планка, что когда мы представляем свою работу, сразу возникает ряд вопросов: какие здесь использовались источники? Как вы работали с тем, что один источник противоречит другому? С чем связано это противоречие, как вы его снимали? В эти вопросы надо вникать, в нашей среде они жёстко стоят.

— Зато в популярной визуализации много экспрессии. Допустим, известный актёр показывает, как в средневековье ткали ковры. Или ты партизан — и вступаешь в бой с фашистами. Можно над этим смеяться, но на эмоции человек ловится.

— Нам хорошо знаком этот вопрос, и ответ на него лежит в такой плоскости: есть публичная история, а есть научная. У них несколько разные цели. К просветительской задаче никто не собирается подходить с вопросами научной достоверности высокой степени. А у нас даже студент на базе такой работы (скажем, анимировать партизанские действия) не сможет защитить диплом историка. Но если выполняется заказ краеведческого музея, где хотят сделать более привлекательной свою экспозицию, это другое дело. Здесь важнее впечатляющая визуализация — при общей правдоподобности реконструкции.

— Таких продуктов на порядок больше, ведь в них заинтересованы многие: сами пользователи, музеи, туристическая отрасль, учителя, родители. Но мало-помалу такие продукты вытеснят представления об истинной истории в головах. Получается, мы с детства будем иметь примитивную интерпретацию — и с этим уже ничего не поделаешь?

— Когда анимация или реконструкция исторических событий нарушает базовые представления, документальные данные об этих событиях, тогда этот вопрос встаёт: что вы нам тут показываете? И политика начинает играть большую роль. Мы знаем целый ряд примеров, когда «полезные» мифы закрепляются посредством медийных реконструкций.

— И популярные, и научные проекты требуют немало ресурсов. Кто их финансирует?

— По Страстному монастырю у нас был грант РНФ, по «Белому городу» — РФФИ. Да, это достаточно «дорогие» проекты (хотя на Западе аналогичная работа стоит в пять раз больше). Средства позволяют набрать команду, привлечь профессионалов, найти необходимое оборудование, обеспечить достоверность результатов. Индивидуально такую работу не сделать.

При том что количество 3D-моделей «иллюстративного» характера будет расти, я уверен, что останется и интерес к профессиональным реконструкциям, которые выдержат критику. Хотя, бывает, это удаётся совместить. Например, у нас год назад была защита магистерской диссертации о храме в Тольятти. Когда строили ГЭС, поставили плотину, часть города затопило, в том числе красивый храм. Его перед затоплением взорвали, но по храму осталось много информации: чертежи, планы, изобразительные источники, фотографии XIX века. И когда музейщики Тольятти узнали о том, что мы занимаемся такой работой, они заинтересовались темой, и директор музея даже приезжала на защиту в качестве рецензента. А сейчас эта виртуальная реконструкция представлена в их музее, вызывает интерес: люди могут увидеть, как выглядел ушедший на дно храм и окружавшая его городская среда.

— Иногда от проектов по культурному наследию (тех, что с анимацией и играми) складывается впечатление дилетантизма. Как будто люди, имеющие отношение к культуре, получили новое хобби – делать мультики, создавать виртуальную реальность. Но если сравнить это с индустрией игр, то налицо отставание на несколько поколений. Обидно, когда культурно-просветительское выглядит жалко.

— Да, есть ощущение лёгкости некоторых реконструкций. Как программа движков, куда вставил какой-то объект — и она с ним работает, фантазирует.

Эти облегчённые конструкции, без опоры на источник, могут быть и полезны, ведь молодёжь любит экшен. У студента или школьника минут через 30 внимание рассеивается, нужна встряска, и 3D-модель позволяет переключиться и легче усваивать материал. Роль таких приёмов будет расти.

А мы столкнёмся с тем, что есть две аудитории. Одна, бОльшая, привыкшая к продвинутым технологиям, — движки, анимация, эффекты звука, цвета, что делает виртуальные реконструкции более привлекательными. По научным реконструкциям такого блеска не будет. Но для её аудитории не так важен технологический уровень, как то, что это интересный продукт по качеству и достоверности, обоснованности разработки.

— Какие страны продвинулись в области работ по культурной реконструкции?

— Во многих странах ведутся такие проекты. В Италии этой деятельностью занимаются десятки команд, они выпускают ежегодно том по 3D-моделированию объектов культурного наследия. Уже трудно даже найти интересный исторический объект или археологическую ценность, по которой у них не было бы сделано 3D-реконструкции.

— Эти люди работают на базе университетов?

— Не только. Например, ЮНЕСКО имеет лаборатории этого профиля в Греции и на Кипре, они занимаются в основном античным наследием. Постоянно оцифровывают и делают 3D-модели культурных артефактов. Как правило, это люди инженерного образования с хорошими IT-компетенциями плюс консультанты из гуманитарной сферы.

В Европе кроме итальянцев активно работают, например, немцы. Но первым был, конечно, британский учёный Пол Рейли, который более четверти века назад внедрил 3D-моделирование в решение археологических задач. Удачей конференции в Красноярске можно считать представленный им доклад, вызвавший явный интерес участников.

— Принято считать, что сегодня во всём и всех обходят китайцы…

— Здесь — нет. Как ни странно, в гуманитарных направлениях они у нас учатся до сих пор, а о цифровой трансформации гуманитарных наук в Китае мы почти ничего не знаем. Так-то у них всё оцифровано, а банки скоро будут решать вопрос о предоставлении кредита на основе цифрового следа.

— А кто в России занимается оцифровкой культурного наследия?

— В основном эту работу ведут учреждения, сохраняющие наследие, — музеи, архивы, крупные библиотеки. Масштаб таких работ в университетах у нас меньше, чем в лидирующих странах. Но есть исследовательские группы в МГУ, в ИТМО, в БФУ, в вузах Тамбова, Перми, Екатеринбурга, Крыма, в институтах РАН, у вас в СФУ. Ещё в прошлый приезд я видел ваши виртуальные реконструкции храмов Енисейска, это сделано на уровне (импульс таким работам в СФУ задал лет десять назад нынешний ректор М.В. Румянцев).

И довольно активно направление развивается у археологов – реконструкции отдельных артефактов, объектов или раскопов весьма зрелищны. Можно сказать, что в археологии происходит настоящая «цифровая революция», об этом можно судить и по содержанию докладов, представленных на конференции «Виртуальная археология», проходившей в СФУ.

Валентина ЕФАНОВА