Как всё начиналось
Елена Жижко (зав. кафедрой теории и методики социальной работы социально-правового факультета Института естественных и гуманитарных наук) получила приглашение продолжить сотрудничество с факультетом социальных наук Университета г. Тромсо (Норвегия).
Ранее (в 2000-2003 гг.) Е.В. Жижко была участником международного проекта "Молодежь Европы и России: проблемы самоидентификации". В проекте, выполняемом по гранту, принимали участие ученые из Финляндии (Центр молодежных исследований г. Хельсинки), Швеции (Университет г. Лулео), Норвегии (Университет г. Тромсо). Были проведены совместные исследования и серия научных семинаров в странах — участницах проекта.
В этот проект я попала благодаря нескольким факторам: своей любознательности и своим идеям; нескольким университетским людям, которые уже в 1990-е годы упорно твердили: «Надо жить на гранты»; «индексу цитирования» и (в этом месте мне всегда становится искренне грустно) подводной лодке «Курск».
Первый свой грант я написала и выиграла в 1994 году. Грант Российского научного фонда — фонда Форда на индивидуальный исследовательский проект в конкурсе «Российские общественные науки: новая перспектива». Тема проекта: «Трудовая этика в России», она же легла в основу диссертации (1996), с этой же проблематикой потом пригласили в Европу.
Но сначала были ещё другие гранты, и по одному из них я оказалась на научном семинаре в маленьком захолустном и почти заброшенном городке Таруса (где когда-то в начале 20 века каждое лето на даче отдыхали с папой и няней маленькие Марина и Ася Цветаевы). Здесь летом 1999 года собралась самая высокая социологическая публика. После моего выступления я обсуждала свои результаты с социологом России № 1 Владимиром Александровичем Ядовым, директором Института социологии РАН («Вы — самый нахальный молодой социолог в России, но то, что Вы доказываете, к сожалению, по всей видимости, является истиной») и Ларисой Швец, социологом из Петрозаводска, соруководителем нескольких международных проектов. Ларисе очень захотелось привезти меня на ежегодную петрозаводскую конференцию («Тебя надо обязательно показать нашим финнам!»), на которую каждый раз приезжало много иностранцев (человек 30-40), а с российской стороны приглашали только двух пленарных докладчиков. В июне 2000 года одним из двух пленарщиков стала я. Вторым был Никита Покровский (МГУ), кстати, в Тарусе он тоже был. Н. Покровский — очень серьезное имя, масса публикаций в «Социологических исследованиях» и т.д. Чтобы доказать необходимость приглашения молодой и малоизвестной Елены Жижко, смотрели индекс цитирования. Объективно он оказался низким, но отборочной комиссии показался любопытным контекст цитирования. Известные люди, например, А. Бороноев (декан факультета социологии Санкт-Петербургского госуниверситета) писал: «… с этой точкой зрения согласна даже Е.В. Жижко», «можно признать справедливыми замечания N, так как Е.В. Жижко придерживается того же мнения». И меня пригласили. Кстати, как потом выяснилось, кроме всего прочего, «финны» не любили приглашать докладчиками на пленарное женщин. Вот Покровский, поскольку мужчина, их совершенно устраивал. Там по условиям нужно было 45 минут выступать с докладом на английском, а потом отвечать на шквал вопросов. По их опыту — женщины «терялись», всё выступление смазывалось. В общем, они считали, что со мной они очень рискуют (до меня они российских женщин не приглашали уже несколько лет). После меня… В общем ситуация совсем переменилась. Иностранцы сказали, что только теперь поняли — Россию, чем она живет и почему ТАК живет. И пригласили на обсуждение своего будущего проекта «Молодежь Баренцева моря». Правда, у них большое и принципиальное сомнение вызывало потенциальное участие России в этом международном социологическом проекте: «Какое отношение имеет Россия к Баренцеву морю? Оно — наше». Я тогда (в июне 2000) сказала, что если Россия имеет выход к Баренцеву морю, она не может не влиять на судьбу этого региона и в социальном, и экономическом, и экологическом планах. «Что-то мы никакого такого влияния не чувствуем», — дружно ответили шведы-финны-норвежцы. Мне стало как-то обидно за Россию, и я с некоторым вызовом ответила: «Значит, скоро почувствуете». Когда в августе случилась трагедия с лодкой «Курск», мне по электронке пришло сообщение: «Принято положительное решение об участии России в Баренц-проекте и об участии Е. Жижко; и напишите нам, пожалуйста, какие именно варианты влияния Вы ЕЩЁ имели в виду…».
А дальше началась серия закрытых семинаров группы ученых из нескольких европейских стран, спонсировавшаяся в том числе Советом Европы. От России участвовали три человека — все женщины: я, Лариса Швец и её коллега из Петрозаводска Ирина Милюкова. Университет Тромсо был третьим местом, где мы собирались. Тромсо — маленький северный городок, окруженный заснеженными горами и морем. В середине июля температура не выше 10-12 градусов, от ветра и морской соли ржавеют крыши, зато везде цветут тюльпаны, а в белые ночи (совсем не такие туманно-молочные, как в Петербурге) солнце яркое-яркое, небо синее-синее, в пабах не протолкнуться и до неприличия шумно. В июле 2001 года я стала вторым российским гражданином, посетившим Университет Тромсо. А первым россиянином, посетившим этот университет, был Михаил Сергеевич Горбачев. Его избрали почетным профессором этого университета, и меня водили к дереву, у которого он якобы стоял. И указывали на это дерево с удивившими меня трепетом и уважением, а в хоббитовских глазах норвежских профессоров светилось что-то такое, будто в них отражалось не только дерево, но и до сих пор стоящий под ним Горбачев.
Мы попросили Е.В. Жижко в следующих номерах газеты рассказать о специфике российской трудовой этики.