Нерешенная задача — это вызов
Ученый с мировым именем — профессор СФУ

Опять единица

— Если взять пятерку, помножить на три, приплюсовать единицу, а потом поделить на два, выходит восемь, да? — спрашивает меня математик Егорычев.

— Кажется, да, — неуверенно мямлю я и спешу оправдаться: у меня, дескать, нет склонности к точным наукам. — Поэтому вы, Георгий Петрович, если можно, попроще...

— А это не сложно! Поверьте!

И я вдруг начинаю верить. Настолько «вкусно» и с такими сияющими глазами он рассказывает о цифрах, так легко и стремительно выводит их строгие ряды на тетрадном листе в клеточку, так ими очарован, что не поверить и не поддаться очарованию невозможно!

— Идем дальше! Восемь — число четное, а четные числа в данном случае на три не умножаются — они просто делятся пополам до тех пор, пока не получатся нечетные. Считаем! Восемь пополам — четыре. Четыре пополам — два. Два пополам — один. Нечетную единицу множим на три — получаем три, три плюс один — четыре, четыре поделить на два — два, два на два — опять единица! Понимаете?! Есть предположение, что какое натуральное число ни возьми, если рассчитывать его по формуле «(3х + 1) : 2» — для нечетных и по формуле «х : 2» — для четных, в результате всегда останется единица! Это называется «проблема Коллатца» — по имени немца Лотара Коллатца, который активно пытался решить данную проблему.

— В чем же, собственно, проблема?

— В том, что ни Коллатц, ни другие ученые так и не нашли решения и не доказали, верно ли предположение о единице. Хотя до определенных величин — порядка 10-ти в 28-й степени — задача просчитана, и конечная единица подтверждается. Однако алгоритма, доказывающего ее непременное подтверждение, пока нет, а возможно, нет в принципе. Я сам уже лет десять ломаю голову над этой загадкой, а в существовании разгадки совсем не уверен. Я, выражаясь фигурально, — и очень прошу вас эту мою формулировку сохранить — сижу в самом сыром и темном месте нашего организма, и не факт, что когда-то появится просвет.

— Георгий Петрович, извините за глупый вопрос, но смысл Вам там сидеть? Какая от всей этой высокой математики низменная практическая польза?

— Конечно, можно ответить: никакой. А можно ответить: громадная! Математические расчеты применяются в программировании, в оборонке... Кстати, во времена «холодной войны» в КГБ ходили слухи, что проблему Коллатца придумало ЦРУ и подкинуло советским компьютерщикам, чтобы те все свои силы тратили на ее решение и не занимались ничем другим, а в ЦРУ, наоборот, думали, что это «привет» из КГБ. Если же рассуждать глобально, то любая нерешенная задача — это вызов. Почему 400 лет миру не давала покоя теорема Ферма? Потому что доказать ее означало не просто доказать теорему, но и доказать торжество человеческого разума!

Громкое имя

Не знаю, как цифры, но слова от частого употребления стираются и тускнеют. Выражение «ученый с мировым именем» — как раз такое, тусклое и скучное. А ученый с мировым именем, доктор физико-математических наук, профессор кафедры «МОДУС» Института фундаментальной подготовки СФУ Георгий Петрович Егорычев — яркий и непосредственный! Внешне он немного похож на Эйнштейна...

6 мая Егорычеву исполнилось 70 лет. День рождения он празднует в Канаде — в университете Уилфида Лурье города Ватерлоо проходит конференция, организованная специально в честь юбиляра. Участвуют математики из США, Голландии, Австрии, Словении и Тайваня — многие из них учились по книгам красноярского коллеги и все без исключения признают его безусловный авторитет.

А для него самого первым авторитетом стал свердловский школьный учитель Николай Иванович Слободчиков. Егорычев у Слободчикова поначалу числился в малопримечательных хорошистах, но однажды, точно по наитию, решил уравнение, с которым другие не справились, — почти правильно решил, только один нолик в конце не написал по рассеянности. Учитель поставил четверку с огромным плюсом и пригласил ученика в математический кружок. Вот так он и увлекся математикой — в общем-то, случайно, хотя каждая случайность — это непознанная и математически не доказуемая закономерность... «В том кружке я впервые почувствовал себя человеком!» — вспоминает Георгий Петрович. А еще вспоминает, как плакала мама, Антонина Романовна, когда узнала, что сын поступил на матфак Уральского университета: «Я, — причитала, — хотела, чтобы ты стал инженером, а ты...» А он окончил аспирантуру, несколько лет преподавал в Уральском политехе, а потом друзья сманили в Красноярск. Первым, с кем ему предстояло встретиться, был академик Киренский, но Егорычев на встречу опоздал — приехал в ноябре 1969-го, в день похорон Леонида Васильевича... Опять-таки — по случайному ли совпадению?

Сам он явно скромничает: «В Красноярске, — говорит, — математиков моего уровня человек тридцать, не меньше. Здесь вообще люди уникальные — потомки мятежных ссыльных и тех рисковых романтиков, которые ехали за туманом и за запахом тайги, поэтому неординарность у красноярцев в крови, и талантливых тут очень много...». Талантливых, может, и много, но немногие за свою жизнь успели сделать столько, сколько сделал Георгий Петрович. В Красноярске Егорычев организовал несколько кафедр, в том числе кафедру прикладной математики в тогдашнем КГУ и кафедру «МОДУС» (математическое обеспечение дискретных устройств и систем) в Политехническом институте. Кроме того — и этим он особенно гордится — был организатором и руководителем Высшей Математической Школы для инженеров. Работал в Институте физики и Вычислительном центре Сибирского отделения Академии наук. Написал около сотни научных статей и две монографии (включая дважды переизданную на Западе книгу «Интегральное представление и вычисление комбинаторных сумм»).

В 1982 году Егорычев стал лауреатом премии им. Д.Р. Фулкерсона. Эта премия, присуждаемая Обществом математического программирования и Американским математическим обществом, считается самой престижной в области дискретной (компьютерной) математики. Из всех российских математиков лишь четверо являются ее обладателями!

Георгий Петрович получил премию Фулкерсона за доказательство гипотезы Ван дер Вардена. И хотя он отзывается о своем успехе с присущей ему скромностью и несколько вскользь: «Ну а что тут такого? Гипотезы для того и существуют, чтобы их доказывать. Это своего рода экзамен для ученых...» — тем не менее, доказательство гипотезы Ван дер Вардена стало настоящим событием в научном мире!

Мы не Канада, нам ученых не надо?

— Вот, держите! — Георгий Петрович достает из кармана и протягивает мне симпатичную ракушку. — Я ее нашел на берегу озера Гурон в свой прошлый приезд в Канаду. Обычно привожу таких сувенирчиков целый мешок и, как Дед Мороз, хожу, раздариваю. Больше всего люблю студентам-двоечникам дарить...

— Спасибо! А в Канаде Вы, значит, завсегдатай?

— Ну, не то чтобы, но за последние годы пять раз ездил в качестве приглашенного профессора. А в советское время, конечно, был невыездным: беспартийный, женат во второй раз да еще с характеристикой «не уважает начальство» — кто такого выпустит? Поэтому о своей мировой известности даже не догадывался! Помню, когда меня впервые в Канаде с распростертыми объятиями встретили, я изумился! Подумал: «Может, они считали, что я давно умер, и поверить не могут, что я живой?!» Вообще внимание со стороны иностранцев, безусловно, радует. Огорчает, что в России внимания не уделяют.

— Нет пророка в своем отечестве?

— Да какой я пророк! И я не о себе говорю — об общей ситуации. На Западе профессора — уважаемые, состоятельные люди. У нас, вроде, тоже уважаемые, но лишь на словах, а с материальным эквивалентом уважения как-то туговато — зарплаты скромные, и такой востребованности, нужности своей, здесь не ощущаешь.

— Почему так?

— Возможно, потому, что в России хоть и провозглашен курс на инновационную экономику знаний, но на деле экономика остается сырьевой...

— У нас в квартире газ! А также нефть и прочие ископаемые.

— Вот именно. И к чему нам какие-то высоколобые ученые, если мы всей страной работаем исключительно на добывающую и перерабатывающую промышленность?

Так выглядит Университет Ватерлоо в Канаде

— В таком случае, не хотелось ли Вам переехать на Запад, в ту же Канаду?

— Нет, никогда! Хотя предлагали... В Канаде, разумеется, сытнее, спокойнее — в Ватерлоо за последние пять лет произошло одно-единственное убийство! И экология там лучше. Но... Там женщины некрасивые! А если серьезно, главное, что меня сдерживает, — некоторая зависимость западных ученых, необходимость выполнять, прежде всего, пожелания заказчика. В России больше свободы: никто тебя не поддерживает, не замечает, но зато никто и не мешает особо, не диктует условия. Поэтому я прекрасно понимаю тех наших специалистов, которые не уезжают за границу навсегда, а ездят туда, так сказать, «на заработки». К примеру, известный математик Хованский по полгода работает на Западе — за деньги, по полгода в России — практически бесплатно... Я, кстати, тоже подвижничеством занимаюсь — привожу из Канады тяжеленные чемоданы книг, учебников, методических материалов. Меня в тамошней университетской библиотеке даже лишили права ксерокопирования — я у них всю бумагу извел! А в нынешнюю свою поездку хочу попросить иностранных профессоров приехать с лекциями в СФУ. Думаю, по случаю моего дня рождения они мне не откажут!

Твори добро!

Георгий Петрович рассказывал еще много интересного. Сравнительно — о России и Канаде. Познавательно — о цифрах. Вполне компетентно — о медицине, в которой, как оказалось, разбирается не хуже профессионального врача. С трепетным восхищением и нежностью — о жене Зиночке, Зинаиде Валентиновне... В конце разговора он сказал: «Вы знаете, начинать всегда нужно с себя — с самого взыскательного отношения к своим поступкам, с собственной личной порядочности, с добра, которое ты делаешь для окружающих. Тогда, наверное, и окружающие станут добрее. Это как льдинка, которая все вокруг себя обмораживает...». По-моему, не очень удачное сравнение. Льдинка — она ведь холодная. А от знакомства с математиком Егорычевым легко и тепло.

Наталья СОЙНОВА