Незвёздный человек:

Дмитрий Вибе об астрономии, Сибири и немного о себе

Открытие Большого лектория стало одним из значимых событий в жизни университета в конце прошлого года. СФУ приглашает лучших учёных России и зарубежья, и горожане теперь могут посетить лекции в СФУ. В числе первых нашим гостем стал известный российский астрофизик, доктор физико-математических наук, заведующий отделом физики и эволюции звёзд Института астрономии РАН, профессор Дмитрий ВИБЕ.

— Дмитрий, какие у вас впечатления о состоявшейся в СФУ лекции?

— В вашем университете я встретился с заинтересованной и даже, пожалуй, подготовленной публикой. Это легко проверить: когда смотришь в зал и видишь, что несколько человек тебе кивают — значит, есть контакт. С красноярской аудиторией мы были на одной волне. Надеюсь, это впечатление взаимно.

— Какой вопрос от слушателей понравился?

— Про устойчивость Солнечной системы был хороший и, главное, неожиданный вопрос. Не думал, что мы так далеко зайдём.

— Вы часто меняете содержание и форму подачи материала?

— Конечно. Накануне лекцию о рождении звёзд и планетных систем читал в Ижевске. Некоторые моменты «не зашли» публике, и я многое в презентации переделал прямо в Научной библиотеке СФУ. Иногда я специально даю организаторам научно-популярных мероприятий обещание подготовить новую лекцию — это хорошее средство от прокрастинации.

— По какой теме вы всегда выступаете с удовольствием?

— Астробиология! Фундаментальные физические проблемы интересны не всем, а возможность существования жизни на Марсе трогает практически каждого. Помните фильм Спилберга «Инопланетянин»? Или мой, признаюсь, любимый в плане изображения инопланетных существ «Марс атакует»? Я сам в детстве прошёл все стадии интереса к НЛО, гигантским изображениям на плато Наска в Перу. А в 1990-е годы, на которые пришлась моя юность, общество накрыл такой неистовый поток всевозможной антинаучной информации, эзотерической и магической литературы, всевозможных гороскопов, что у меня возникла реакция резкого отторжения ко всему, что противоречит актуальному научному знанию. Увлечение «зелёными человечками» осталось там, где ему и положено, — в области хороших научно-фантастических книг и фильмов, которые я с удовольствием смотрю.

Совсем недавно я выступил на форуме «Учёные против мифов»; сразу начались сообщения в соцсетях от обеспокоенных граждан, пытавшихся мне доказать, что внеземной разум всё-таки существует, потому что «розуэлльский инцидент всё доказывает». Человеку хочется верить, что мы не одни во Вселенной, и вера эта иррациональна. На сегодняшний момент у нас нет никаких научных доказательств существования во Вселенной другой разумной жизни. Но и утверждать, что во Вселенной, кроме нас, никто не живёт, мы не можем. Возможно, в будущем появятся иные данные. Но пока всё именно так.

— Как относитесь к проявлениям религиозности у учёных?

— Нейтрально. Думаю, человек волен верить во что ему угодно, если он не начинает привносить элементы своих религиозных воззрений в научную деятельность и не навязывает свою веру другим. Допустим, Ньютон искал ответ на вопрос, почему Луна вращается вокруг Земли. Он мог бы, наверное, обойтись фразой «Потому что на то воля Божья» и не искать другой ответ, но он в итоге открыл закон всемирного тяготения, который дал нам определённую власть над природой, например, возможность запускать искусственные спутники Земли.

В 2011 году на выставке в одном из римских соборов, посвящённой Галилею, я увидел фразу «Занимаюсь наукой, чтобы глубже восхищаться мудростью Творца». Мне эта фраза даже понравилась. Она снимает противоречие между наукой и религией и говорит, что знать, из каких «шестерёнок» состоит наша Вселенная и как она работает, — это нормально уживается с верой в божественный замысел.

— Какая научная проблема вас сейчас занимает больше всего?

— Природа космической пыли. Мы почти случайно набрели на эту тему, когда изучали астрохимию, выясняли, как меняется молекулярный состав межзвёздного газа, а многие важные реакции происходят на поверхности пылинок. Кстати, со временем космическая пыль попадает в протопланетные диски — «зародыши» новых планетных систем — и, если использовать привычные бытовые образы, сбивается в гигантские «клубки», из которых постепенно формируются планеты. Наша планета тоже начиналась с космической пыли. И вот эта «боковая ветвь» наших исследований сейчас перешла в разряд топовых для меня лично и моих аспирантов.

— Сколько их у вас? Не было желания уменьшить количество преподавательских часов?

— В ближайшее время защищают диссертации две мои аспирантки. Кстати, складывается ощущение, что в последнее время именно женщины чаще выбирают астрофизику своей областью науки. Это тревожно, ведь мы, в отличие от западных университетов и научных организаций, ничего специального для повышения количества женщин-исследователей в области астрономии не предпринимаем. В российских реалиях такой гендерный состав локального научного сообщества может означать скорее падение интереса к специальности. Возможно, мужчины идут чаще в ту область знаний, которая на данный момент прибыльна и престижна, а девушки выбирают профессию для души, по призванию.

В нашей исследовательской группе есть сотрудницы, которые являются великолепными профессионалами, специалистами мирового класса. Меня поражает, как они совмещают высококачественную научную работу и материнство. Иногда обсуждаешь научную проблему в переписке и походя узнаёшь, что коллега три дня назад стала мамой. Она продолжает работать при этом, выдерживая все сроки и договорённости! Феноменальные способности у некоторых женщин-учёных, мужчинам стоило бы поучиться.

Преподавать мне не трудно, давать курс астрохимии студентам — интересно. И научно-популярную книгу написал бы с большим удовольствием, это же практически отдых для ума! Гораздо более трудозатратно для учёного выполнять многочисленные административные обязанности, которых становится всё больше. Когда полдня сидишь и размышляешь над сметой, например. Не должен учёный знать, что такое счёт-фактура. Нашим вузам очень не хватает офиса, который бы решал все насущные вопросы исследователя — от закупки оборудования и специальной литературы до авиабилетов. Был у меня поистине райский момент в американском городке Урбана-Шампейн, где довелось трудиться в двухтысячных. Мы с коллегой-американцем зашли в книжный магазин, где я увидел крутейшие книги по астрономии и физике, достаточно дорогие. Коллега их оплатил, просто назвав кассиру (!) данные своего гранта, и отдал мне. Я почувствовал себя как ребёнок в кондитерской, которому достаточно показать пальцем — и лучшие пирожные будут его. Когда молодёжь видит такие схемы работы, она, естественно, делает свой выбор в пользу того государства, где «плюшек» будет больше…

— Какой самый тяжёлый период был у вас — в жизни, в карьере?

— В 90-е было дико тяжело в материальном плане. Я учился в Москве в аспирантуре Института астрономии РАН и жил на аспирантскую стипендию. А жена и старшая дочь остались в моём родном Екатеринбурге. Были дни, когда у меня случалось «двухразовое питание» — сосиска на завтрак и сосиска на ужин. А если удавалось купить яйца — это уже праздник. Потом я приспособился переводить книги с английского на русский, это существенно укрепило мой бюджет. Но при всей материальной неказистости того времени я не чувствовал себя несчастным — можно было дни напролёт заниматься наукой, не увязнув по уши в бюрократии. Потом я начал ездить в США, появились деньги, и мы с женой обзавелись квартирой, в которой живём по сей день.

А в США я занимался мазерами. Это как лазеры, только в длинноволновом диапазоне. Ничего про них не знал, пока не поехал по приглашению Билла Уотсона — отца астрохимии — в Штаты. Но мыслей бросить Институт астрономии не возникало — был и остаюсь патриотом своей страны.

— А сейчас легче стало делать науку в России?

— Да, в какой-то степени. Упростился доступ к различным наблюдательным данным — в длинноволновом и в инфракрасном диапазонах, — они хранятся в открытом доступе, как и учебные материалы, с помощью которых можно писать различные программы для обработки наблюдательных данных. Но когда речь заходит о финансировании серьёзной науки, всё становится сложнее. О бюрократических нагрузках, сопровождающих создание любой грантовой заявки, я уже упоминал.

— Ваше мнение о популяризации астрономии в нашей стране: продвижение астрономии неспециалистами — это скорее хорошо или…?

— Неоднозначно отношусь к этому явлению. Во-первых, энтузиазм имеет свойство заканчиваться. Я, например, был заместителем главного редактора журнала «Звездочёт» в начале двухтысячных. Журнал был хорош, но история его оборвалась внезапно, словно его создатели просто устали. Во-вторых, любителям сложно выдерживать рамки объективности, давать широкую картину фактов и мнений.

А самое опасное, что из абсолютно благих намерений самодеятельных популяризаторов иной раз вырастает лженаука — люди просто не ведают, что говорят (и творят), ну нет у них специального астрофизического образования, нет развитых навыков критического мышления.

Думаю, тут, как у врачей, должен действовать принцип «не навреди». Нужно соизмерять пользу, которую принесёт твой астрономический кружок, и возможный вред.

Моя жена окончила профильный вуз, она астроном по образованию. Но фактически написанную ею программу для кружка астрономии никто не проверяет. И это не проблема отдельного человека, это проблема универсальная, общегосударственная.

— В 2017 году вернули обязательное преподавание астрономии в общеобразовательные школы. Но единого учебника и понимания, как преподавать предмет, не существует. Какой выход из этой ситуации видите?

— Я не буду давать глобальных советов из области образовательной стратегии, это не в моей компетенции. Но важно понимать, что в учебнике В.М. Чаругина допущен ряд серьёзных ошибок. Не берусь оценивать дидактическую ценность этого издания, но с точки зрения фактологии его использовать нежелательно. Учебник А.В. Засова и В.Г. Сурдина предпочтителен с точки зрения достоверности фактов. Это новый учебник, написанный с чистого листа, практически всё актуальное в астрономии на сегодняшний день там собрано.

— Что бы вы пожелали нашим студентам, молодым учёным?

— Студентам желаю не тратить время понапрасну. Если студенты понимают в какой-то момент, что занимаются не своим делом и учатся не тому, что им интересно, — эту ситуацию надо менять. Нужен драйв! Люди без драйва никому не интересны. То же относится к занятиям наукой. Никому не нужны безынициативные исполнители, которым всё равно. Просчитывайте ситуацию на пару лет вперёд. Вы идёте в университет — зачем? Кем вы будете? Чем вы реально хотите заниматься? Физикой? Биотехнологиями? Спортом? Вот этим и займитесь. Другого ответа не существует.

Татьяна МОРДВИНОВА

Похожие материалы