Русский взгляд на революцию,

или Почему иностранцам интересен 1917 год, а нам — нет

В прошлом году нам повезло: на международной конференции по этническим миграционным процессам, ежегодно организуемой доктором философских наук Н.П. КОПЦЕВОЙ, мы услышали целый ряд интереснейших докладов, темы и авторов которых хотелось представить читателям. Тогда было опубликовано интервью с доцентом из Болгарии Дариной ГРИГОРОВОЙ («Сибирский форум. Интеллектуальный диалог», декабрь, 2017 г.).

Нынче на эту традиционную конференцию мы отправились уже в поиске открытий. И опять повезло! Казалось бы, скучная «методическая» секция «Педагогические модели обучения русскому языку как иностранному», но доклад Владимира ШУНИКОВА «Художественная миграция исторических образов» оказался и любопытным, и полезным.

Предыстория такова. В прошлом году, когда исполнилось 100 лет русской революции, к доценту Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета (г. Москва) В.Л. Шуникову обратились студенты-иностранцы. Сначала это были итальянцы, но затем к ним присоединились немцы, американцы, китайцы и японцы, и их запрос был: а как в современной России осмысляются события 100-летней давности?

Фото с митинга в честь 100-летия Октябрьской революции в Москве, <a href=bump.ru" />

Фото с митинга в честь 100-летия Октябрьской революции в Москве, bump.ru

Ответом стал спецкурс на 8 месяцев, интерес к которому оказался таким активным, что в этом году он будет продолжен, уже набрана группа слушателей. Причём кандидат филологических наук Шуников решил показать не дискуссии и трактовки в СМИ (тем более, что в 2017 году юбилей прошёл практически незамеченным), а то, как образы революции и Гражданской войны осмысляют современные русские писатели.

Оказалось, тема в отечественной литературе представлена, причём разнообразно — от мифов и фарса до вполне реалистических произведений. Владимир Леонтьевич прокомментировал ряд книг, с помощью которых он знакомит иностранных студентов и с русским языком, и с историей, и с современными её интерпретациями.

Начинает он с романов А. СОЛЖЕНИЦЫНА «Красное колесо» и В. АКСЁНОВА «Московская сага». Выбор именно этих произведений (не совсем недавних, но всё-таки постсоветских) объясняется тем, что оба монументальны — широкий охват
событий, концептуальное осмысление, плеяда исторических личностей. У Солженицына это Николай Второй, Столыпин, Родзянко, Ленин, Троцкий. У Аксёнова — Фрунзе, Ворошилов, Берия и др. Как ни странно, все эти фигуры интересны и известны современным иностранцам.

Более близкие нам по времени произведения дают зачастую ангажированные трактовки. Например, книга М. ВЕЛЛЕРА и А. БУРОВСКОГО «Гражданская история безумной войны». В аннотации к ней сказано, что история Гражданской войны впервые излагается как сказка, случившаяся в реальности. Соответственно, этой книге, как и целому ряду других текстов, свойственна установка на некую мифологизацию произошедших в России в начале ХХ века великих потрясений.

Как пример русского постмодернизма рассматриваются произведения В. СОРОКИНА и В. ПЕЛЕВИНА. Так, в романе Сорокина «Голубое сало» описана кондовая для советской литературы сюжетная ситуация, связанная с посещением Сталина его ближним окружением на даче. Но перед читателем фантасмагория: Сталин употребляет наркотики, его сыновья любят переодеваться в женские платья… Тем не менее такая интерпретация — тоже часть российской культурной ситуации, на которую бессмысленно закрывать глаза.

В романе Пелевина «Чапаев и Пустота» исторические фигуры также становятся поводом для фантазий автора. Например, Чапаев здесь увлекается даосской мифологией, и анекдоты про него весьма эффектно трансформируются в даосскую мудрость. Постмодернистская эстетика готова играть со всем и всё представлять как объект переосмысления, разложения и редукции.

Более объективный и непредвзятый подход находим в книге Льва ДАНИЛКИНА «Ленин: Пантократор солнечных пылинок», настоятельно рекомендованной докладчиком к прочтению. Данилкину удалось сделать интересные вещи. Например, он не поленился и объехал все мемориальные места, и читатель помимо увлекательной биографии получает актуальную лениниану.

Вместе с тем очевидно, что автор — человек XXI столетия. Например, он говорит, что Ленин увлекался Чернышевским, потому что тот был подобен Пелевину: образчик остроумия, который всё объясняет.

Ульяновы, в характеристике Данилкина, выглядят как семья из рекламы стирального порошка, а Симбирск напоминает Твин Пикс — провинциальный городок, который потрясён покушением на царя и казнью Александра, брата Владимира Ильича. Причём благодаря этому семья Ульяновых начинает набирать, что называется, количество просмотров.

Иностранцам все эти нюансы весьма нравятся, они буквально рвутся читать книгу, а отдельные фрагменты даже с удовольствием разыгрывают по ролям.

Ещё один роман, пришедшийся по вкусу, — «Сказки нашей крови» Василия ЛИДСКОГО. Текст интересен своей формой: довольно объёмное произведение представляет собой одно предложение. Запятые есть, но в них надо разобраться, и получается квест: где мысль заканчивается, где начинается другая?.. Как выяснил Владимир Шуников, некоторые иностранцы так увлеклись, что освоили до 50 страниц этого непонятного русского текста — местами чересчур кровавого и натуралистичного.

Интересует зарубежных студентов и вопрос: считают ли современные россияне возможным повторение революционных
событий? Здесь опять же можно сослаться на литературу — детективный триллер Ольги СЛАВНИКОВОЙ «2017». В нём показана историческая реконструкция революционных событий. Но то, что предполагалось как перформанс, вдруг превращается в одном из уральских городов в настоящее побоище, которое постепенно распространяется по всей стране. Вот вам и ответ...

Докладчик также назвал два сборника рассказов, вышедших к 100-летию революции — «Дюжина слов об Октябре» и «Молодые авторы об Октябре». В первом сборнике 12 весьма известных авторов (Дина РУБИНА, Алексей ВАРЛАМОВ, Андрей ГЕЛАСИМОВ и др.), среди которых и красноярский писатель Эдуард РУСАКОВ. Его рассказ «Октябрь, медовый месяц» имеет такой эпилог:

«У меня в руках — пожелтевший лист бумаги. Это прошение, с которым моя бабушка в 1917 году обратилась к губернскому комиссару Временного правительства Владимиру Крутовскому:

«Прошу выдать мне пенсию или единовременное пособие от казны за безупречную службу мужа Василия М-на, умершего от чахотки в воинском чине старшего ветеринарного фельдшера. После его смерти я осталась одна с четырьмя малолетними детьми без всяких средств к существованию и нуждаюсь в оказании материальной помощи».

Резолюция: «Просьба не может быть удовлетворена, ибо срок службы Василия М-на недостаточен для предоставления его вдове пенсии или единовременного пособия. Губернский комиссар Временного правительства Владимир Крутовский».

Вот так моя бабушка Ольга Ивановна осталась в разгар революции совсем одна, без копейки денег, с четырьмя детишками на руках. <…> Бабушке пришлось рассчитывать только на себя. И она справилась! <…> От государства (любого) не стоит ждать ничего, кроме неприятностей. И даже лучшие люди (одним из которых, несомненно, был известный гуманист и общественный деятель Владимир Крутовский), оказавшись на государственном посту, незаметно для себя превращаются в бездушные рычаги бюрократической машины».

Можно ли это считать причиной, по которой русские студенты не слишком интересуются историей революции и зачастую совсем не знают её деятелей, — вопрос открытый.

А книжки всё-таки почитать стоит…

Соб. инф.
P.S. Кстати, интерес иностранцев к осмыслению революционной истории России подтвердила и публичная лекция Дарины Григоровой на тему «1917 — революция, переворот, смута? Русские споры 100 лет спустя». Если будет запрос, редакция готова опубликовать текст. Звоните, пишите.

Похожие материалы