— Андрей Владимирович, вы родом из Новокузнецка. Как в вашей жизни возник Красноярск и филология?

— Да, я окончил школу в Кемеровской области. Выбор вуза для дальнейшего обучения в родном городе был ограничен: педагогический либо металлургический институты. Альтернатива: Кемерово или Красноярск. Остановился на последнем просто потому, что там родственники были. Я уехал в чужой город в шестнадцать лет и поступал совершенно самостоятельно.

Подавал документы на два факультета. В приоритете был юридический, а на филологический просто были те же экзамены. Тогда не существовало ЕГЭ, и экзамены мне пришлось сдавать на каждый факультет отдельно: сочинение, русский язык и литература, история. Сдал одинаково, но на юридический не хватило 1 балла. Поначалу ещё была мысль, что появится возможность перевестись, но после первого курса понял окончательно и бесповоротно, что только филфак.

— Это было время «тектонических сдвигов», как сейчас говорят. Как его вспоминаете?

— Свой первый паспорт я получил в 1991 году, за две недели до того, как Советский Союз распался, так что я успел побыть гражданином СССР. Времена, конечно, были сложные, жуткая инфляция. Не было то денег, то товаров. Помню, когда ещё учились в школе, после уроков всем классом шли в продовольственный магазин и стояли в очереди в ожидании привоза каких-либо продуктов. Потому что их могли привезти днём, а к приходу родителей с работы всё уже было раскуплено, вплоть до хлеба.

— Какие события из жизни красноярского филфака тех лет особенно запомнились?

— Конкурс первокурсников «Прошу слова!». Команда нашего факультета как-то всегда занимала призовые места, выгодно отличалась от остальных.

Нельзя не вспомнить о поездках на картошку. Чуть не до 3 курса включительно мы ездили каждый сентябрь в совхоз «Мининский», и у меня об этом, представьте, хорошие воспоминания. Ведь где, как не в совместном труде, молодым людям лучше узнать друг друга и подружиться. \Кстати, прямо на картошке меня выбрали старостой группы.

Первый курс я бы вообще выделил как знаковый. После школы мы погрузились в особую университетскую атмосферу. Помню 1 сентября 1992 года: нам вручили студенческие билеты, а затем началась какая-то феерия. Профессора Галина Максимовна ШЛЁНСКАЯ и Александр Петрович СКОВОРОДНИКОВ устроили нам настоящее филологическое шоу. Они поочерёдно выходили и произносили короткие зажигательные спичи, рассказывая о языке, литературе, филологии. Если честно — не помню, чтобы такое ещё повторялось.

Великолепных преподавателей у нас было много — все. Причём не только в наших дисциплинах. Курс истории музыки того же Евгения Андреевича Лозинского, по-моему, не пропускал вообще никто никогда. Не забыть Олега Георгиевича МЕШАЛКИНА, который вёл занятия по физкультуре; человек с удивительным чувством юмора и большим пониманием того, что далеко не все студенты могут справиться с какими-то упражнениями; но эти проблемы как-то легко решались.

— Спасибо, что вспомнили преподавателей. А кто из однокурсников сделал хорошую карьеру, достиг заметных высот?

— Нас было 50 филологов и 25 журналистов. Кто-то давно живёт и работает за рубежом (в Германии, Франции, Израиле, Швеции). Несколько человек стали кандидатами наук. Это и Оксана КРАПИВКО, и Наталья КУЛАКОВА, на автореферат диссертации которой я писал отзыв. Она сейчас создала в Петербурге частную детскую школу развития творческих способностей, при этом сама мать трёх дочерей.

Вообще среди однокурсников многие реализовались профессионально. Известный человек в Красноярске — Дарья МОСУНОВА, тоже многодетная мать и детская писательница. Кто-то работает в городской и краевой администрациях, кто-то занимается переводами, кто-то преподаёт. Никто не оказался на обочине. Возможно, как раз времена, в которые мы учились, и необходимость преодолевать сложности воспитали в нас характер, что позволяет нам уверенно чувствовать себя и в сегодняшние непростые времена.

— А по большому счёту — что вам дал КГУ?

— Во-первых, знакомство с действительно прекрасными людьми. Я уже много лет живу в Москве, работал в нескольких вузах и совершенно искренне могу утверждать, что у нас был действительно очень хороший, даже звёздный преподавательский состав. Когда говоришь коллегам, что синтаксис у нас читала Татьяна Викторовна ШМЕЛЁВА, а культуры речи и стилистику Александр Петрович Сковородников (эти имена известны в филологическом сообществе), то многие удивляются.

А ещё в Красноярском госуниверситете действительно была особая атмосфера, какое-то сообщество единомышленников. Дружная корпорация коллег со всех факультетов. После вуза я отработал на филфаке 11 лет, с 1997 по 2008 гг., и когда на конференциях встречаю людей из СФУ или вижу сообщения в прессе, всегда интересно узнать, что происходит в родном университете.

— Как раз об этом периоде работы в КГУ хотелось спросить. Вы были заместителем декана факультета. Какие ставили перед собой задачи, какие принципы закладывали?

— Тогда уже стали появляться первые ФГОСы, и было важно в их рамках сохранить сложившуюся неплохую систему обучения. Нам это удавалось. Также мы много работали над развитием специализаций и филологов, и журналистов. Мы понимали, что на рубеже столетий и тысячелетий (да, такое интересное время нам выпало) не может быть профессиональной реализации «журналиста как такового». Мы открыли на факультете телевизионную студию, чтобы студенты-журналисты уже с 1-2 курса получали первичные навыки: как написать сценарий сюжета, как записать синхрон, как смонтировать материал и т.д. Приглашали журналистов-практиков, которые вели занятия или могли провести экскурсию по редакции.

По филологии тоже было несколько специализаций, например по деловому общению. Ведь филолог — это не только редактор текста или преподаватель. Он может создавать деловые документы, организовывать публичность руководителя. И хотя специальности по связям с общественностью и рекламе открылись на других факультетах (на психолого-педагогическом, на факультете искусствоведения и культурологии), мы читали, например, предмет «Риторика рекламы», и он пользовался большим успехом. Студенты понимали, что такое прикладное знание может им пригодиться в будущем.

— А мы в редакции вспомнили, что вы собирали перлы из школьных сочинений и даже печатали их в УЖе. Сохранилась эта коллекция? А может, что-то другое сейчас собираете?

— Думаю, в моих архивах в Красноярске сохранилось, я точно от этого не избавлялся. А в современных условиях практически нет жанра сочинения как вступительного испытания, да я и не занимаюсь приёмной кампанией. Но в любом случае филологическое ухо фиксирует какие-то ляпы, которые можно услышать с экрана телевизора или увидеть на электронным ресурсе. Например, в сюжете молодой журналистки речь шла о герое, который сразу после интервью уснул. И вот она решила завершить сюжет красиво и говорит: «После этого он отправился в объятия Матфея», вместо «Морфея». Хотела сделать образно, а получилось комично и двусмысленно.

Или такой пример, ещё из жизни в Красноярске. На одном из местных телеканалов рассказывали о животноводческих комплексах и завершили фразой: «Можем смело сказать, что в Красноярском крае свиней меньше не стало». Здесь даже не к чему фактически придраться, но…

— Расскажите, как вы оказались в Москве?

— Я уехал из Красноярска в 2008 г. Тогда уже был создан СФУ, шли сложные процессы реорганизации, и у меня появилось понимание, что в ближайшей перспективе реализовать себя выше уже достигнутых позиций я не смогу. В Москве несколько лет работал в издательстве, затем в Высшей школе экономики, но тоже не на преподавательской должности. В 2011 году пришёл в Российский государственный гуманитарный университет как преподаватель, а в 2015 г. перешёл в Институт Пушкина по приглашению тогдашнего проректора по науке. Теперь возглавляю департамент научной деятельности института.

— Вы также возглавляли там Центр исследования медиакоммуникаций.

— Да. Результатом работы центра стало открытие магистратуры по медиакоммуникациям, которой я руковожу по сей день.

— Хотелось бы услышать ваше экспертное суждение как раз по этой теме. С коммуникациями у нас катастрофа во всех сферах, а почему?

— Увы, развитие технологий привело к тому, что практически любой человек вне зависимости от возраста и уровня образования, представления о моральных и юридических принципах может попасть в публичное коммуникативное пространство и делать там, что хочет. Конечно, часть проблем можно решить, обращаясь к законодательству. Но всё-таки не всегда быстро удаётся отследить, что появляется в коммуникационном поле и какие влечёт последствия.

— А то, что мы проигрываем информационные войны, тоже связано с несовершенством медиакоммуникаций, или здесь другие причины?

— Информационные войны — не порождение современности, они велись и раньше. Например, в начале ХХ века Русско-японская война освещалась в американской и британской прессе очень негативно по отношению к России, что в том числе привело к поражению нашей страны и к первой русской революции.

Информационная война, конечно, требует знаний о том, как работают эти инструменты. Но, на мой взгляд, самое эффективное — не ввязываться в войну фейков (хотя опровергать их надо), а вести просветительскую работу, учить людей анализировать, перепроверять информацию. Планомерно рассказывать о том, какую позицию занимает Россия в тех или иных вопросах.

Надо готовить людей к тому, чтобы они сами не стали источником недостоверной информации, потому что если вы в социальной сети продвигаете какую-нибудь клевету, то становитесь пособником преступления. И хорошо, если наказанием станет просто штраф. Это нужно разъяснять в первую очередь подросткам. Вообще есть смысл говорить об информационной грамотности как о предмете, который может быть встроен в какую-то подходящую для этого дисциплину, информационные технологии, например.

— А что-то делается в эту сторону на уровне государства, выделяются гранты на соответствующие программы?

— Работы по обеспечению информационной безопасности программного обеспечения ведутся давно. Они нацелены на техническую составляющую: как отследить какие-то экстремистские тексты, быстро их обнаружить, пресечь их распространение.

В нашем Институте Пушкина есть лаборатория юридической лингвистики, и несколько лет назад проводилось исследование, поддержанное Российским научным фондом, связанное с профилактикой экстремизма и изучением лингвистических признаков экстремистских текстов в социальных сетях.

— Нет планов сделать совместный проект с СФУ?

— Институт Пушкина курирует изучение русского языка в четырёх Славянских университетах стран СНГ. А СФУ является куратором Славянских университетов в Киргизии и Таджикистане. Уже здесь есть зона пересечения.

Это предложила Ирина Владимировна ЕВСЕЕВА, завкафедрой русского языка и речевой коммуникации СФУ, член Правления РОПРЯЛ. Правление предложение поддержало. А конгресс международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ) пройдёт в Китае через 4 года. Думаю, как раз в рамках этих мероприятий мы сможем активно пообщаться с коллегами и предложить совместные проекты, тем более что научные фонды сейчас активно поддерживает междисциплинарные исследования, в том числе с участием нескольких вузов.

— Расскажите о научных исследованиях, которые ведёт Институт Пушкина.

— Их немало. У нас есть проект, связанный с исследованием категории вежливости в русском и других языках. Реализуется мегагрант по созданию лаборатории для проведения междисциплинарных исследований тактильных коммуникаций. Это смежная область между собственно лингвистикой и нейрофизиологией, так что помимо лингвистов нашего института здесь работают специалисты из Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН.

Пандемия подтолкнула нас к разработке программ цифрового обучения. В целом мы изучаем, как выстраивать учебный процесс дистанционно, что должен включать учебный материал, как его эффективно расположить на экране, а какие элементы, наоборот, будут только отвлекать от процесса обучения. Направление цифровой лингвистики и лингводидактики активно развивается в институте.

Лексикографический сектор занимается составлением словарей, в том числе электронных, потому что восприятие статьи электронного словаря сильно отличается от восприятия текста на бумажном носителе.

— В этому году красивая дата со дня рождения Пушкина — 225 лет. Как институт его имени будет отмечать это событие?

— Пушкинской тематикой мы занимаемся давно, это наше приоритетное образовательное, просветительское и научное направление. Тем более в пушкинский год.

Проводятся еженедельные пушкинские вебинары, они размещаются на сайте института и на портале «Образование на русском». Уже больше тридцати лет ежегодно проводятся Пушкинские чтения; естественно, в этом году они приобретут больший масштаб.

В четвёртый раз пройдёт международный Костомаровский форум, созданный в память о Виталии Григорьевиче КОСТОМАРОВЕ, основателе, первом ректоре и затем президенте нашего института. Думаю, тематика тоже будет во многом пушкинская.

Мы создадим базу всевозможных ресурсов, посвящённых и личности Пушкина, и исследованиям его творчества, и методическим материалам по обучению русскому языку. Пять лет назад, к 220-летию со дня рождения поэта, такая подборка ресурсов на портале «Образование на русском» была сделана. Частично мы её продублируем и пополним.

— А были за последнее время какие-то уникальные исследования, открытия в пушкинской теме?

— Недавно, благодаря современным технологиям, была оцифрована посмертная маска Пушкина и сделана попытка «оживить» облик поэта. То, что у нас получилось, мы показали одной из праправнучек поэта, и ей понравилось. Нужно только подумать, как корректно это представить.

— Лично у вас есть наиболее близкое вам произведение из пушкинианы? Может, Вересаев, Щеголев, Цветаева?...

— Я бы никого не выделял, потому что на самом деле неважно, кто изучал жизнь и творчество Пушкина — литературовед, поэт или музейный работник. Главное, что все эти исследования продиктованы большой любовью и поэтому хорошо читаются. Ведь Пушкин, действительно, такое явление русской культуры, мимо которого не пройдёшь. Даже не подходят слова — поэт, писатель; это именно явление, которое для каждого человека, причастного русской культуре, имеет особое значение.

Пушкин не только создатель нашего современного литературного языка. Его гений действует до сих пор, объединяя людей разных рас. Мы знаем огромное количество стран, где Пушкин никогда не был, но там увековечено его имя. Я уж не говорю про Россию: наверное, нет населённого пункта у нас, где бы не было улицы Пушкина или памятника ему.