Прорисовка темы

В конкурсе социальных и гуманитарных исследований весной этого года СФУ был получен один из грантов краевого фонда науки — на форсайт-исследование сферы образования Красноярского края до 2030 года. Наш корреспондент присутствовал на одной из первых экспертных сессий, проведённой в рамках реализации проекта. Цель обсуждения — наметить самые общие контуры тех мировых тенденций в образовании, которые будут актуальны ближайшие 20 лет; обозначить риски для российского образования; выделить точки роста, на которые можно делать ставки.

В обсуждении участвовали: Александр Моисеевич АРОНОВ, заведующий кафедрой педагогики высшей школы; Андрей Викторович БУТЕНКО, в прошлом физик-теоретик, а ныне преподаватель Института педагогики, психологии и социологии; Алла Владимировна ЛАПТЕВА, сотрудник отдела стратегического развития, и Валерий Сергеевич ЕФИМОВ, начальник того же отдела.

Читайте стенограмму беседы.

Глобальные тенденции

Ефимов: Те глобальные процессы в области образования, которые сегодня обсуждают международные эксперты, касаются нескольких вещей. Первое – образование как элемент глобализации повлечёт за собой экспансию развитых стран на менее развитые регионы. Ключевой элемент разделения сфер влияния в области образования – это Африка. Европа вкупе с США в ближайшие 20 лет будут втягивать её в зону своего влияния через образование.

Второе, что обсуждается – избыток молодого населения в странах третьего мира создаёт мощные миграционные потоки, которые опять же попадают в сферу образования.

Непонятно, коснутся ли эти процессы России. Ясно лишь, что выбор защитной, оборонческой стратегии здесь будет пораженческим. Мы сейчас смотрим на мигрантов, как на страшную угрозу, а надо научиться с этим сначала работать, а потом за них конкурировать. Наши продвинутые городские школьники целыми классами нацелены на Европу.

Аронов: Бесплатное образование начинает рассматриваться как неравенство стартовых шансов молодёжи. Когда одни платят 2-3 тыс. долларов в год, а другие ноль – это воспринимается как несправедливость, хотя исходные различия смешны: один балл ЕГЭ, а то и просто за образование платят лучшие ученики, а худшие пользуются льготами.

Е.: Интересно посмотреть, что происходит в Китае, который находится в фазе активной индустриализации. Там образование нарасхват – это наши 50-е годы, всеобщий энтузиазм.

А.: Но там не стремятся сделать много людей с высшим образованием, нет такой линии. Они заполняют дефицит квалифицированных рабочих мест.

Е.: Китай входит в индустриализацию и надевает на себя матрицу просвещенческого проекта. Европа – уже осваивают следующую стадию. А мы попали в дыру, когда старые ценности поплыли, а новые неясны.

Лаптева: Существующая система образования по-прежнему индустриально ориентирована. И когда начинают заботиться о высшей школе, то работают на индустриальную, уходящую модель, для которой места уже нет.

Е.: Причем молодёжь-то живет в открытом информационном поле, а там главную скрипку играют развитые страны. И они свой формат жизни, свои деятельности демонстрируют. А нашим тут предлагают идти в электролизники или нефть качать. Потому у нас инженерно-технический пул и провисает. Да его и выпускать некуда.

А.: И учить инженеров некому. Профессора, что остались, ещё могут готовить то количество магистров, что сейчас набирается, 3-5 человек на технические специальности, а больше – уже нет. Разве может это сравниться с университетами мирового уровня, где количество магистров составляет 30-50%? Развитые страны уже не занимаются «первичной переработкой» сырья. Они берут на себя высшие слои образования, третий уровень.

Е.: Ведущие вузы США и Европы, ориентируясь на исследовательские вещи, не стремятся заниматься бакалаврами. Они будут занимать магистрами со всего мира. А бакалаврами будет заниматься Индия.

А.: Или Россия.

Риски

Л.: У нас в смысле языка, климата и стоимости жизни худшие условия, чем в Индии. И скоро российскому абитуриенту будет престижнее и дешевле закончить бакалавриат там, а не дома. Мне самой эта мысль казалась фантастической – но вот ещё недавно отдых в Турции был не для «народа», а сейчас туда ездят массово, миллионами. То же и с образованием может стать лет через 10. И даже раньше.

А.: Тем более что Индия берёт западные модели. В частности, Массачусетский университет, в Индии уже десять аналогов его построено. Нужно только знать язык – и пожалуйста, приезжайте, учитесь.

Е.: Главный барьер для россиян был – фобия, но теперь у молодежи его нет. Это наше поколение: если за границу, то на танках. Есть риск, что наши вузы просто превратятся в социально-дисциплинарные учреждения, потому что более-менее подвижные люди, имеющие какие-то доходы, уедут.

Другая возможность — Россия останется самодостаточным государством, куда не особенно кто поедет, но и отсюда не все убегут.

Бутенко: Думаю, серьёзное влияние на содержание образования должен иметь религиозный ренессанс, который сегодня мы видим во многих странах.

Е.: А не будет ли это регрессией — возвращение туда?

Б.: Это непредусмотренное последствие постиндустриального общества. Когда массовый человек теряет видение каких-либо идеалов, ценностную опору и осмысленность происходящего — в этот момент религии предлагают вариант обретения собственного смысла, приобщения к какому-то измененному сознанию, экзистенциальному опыту. Это даёт опору в жизни.

А.: Вызовы современной жизни требует новых способностей, которые советская школа не формировала.

Л.: Но это не становится массовым. Это очередная модная утренняя гимнастика.

А.: Но если даже смотреть прагматически — это даёт жизненный успех, уверенность в себе. И трансцендентные практики к тому же.

Е.: Получается — это другой антропологический идеал, без учёта которого наше российское образование вязнет.

А.: Гуманистический проект Просвещения устарел. Из него была исключена проблематизация. Казалось, что можно просто по логике вещей, без проблем — продвинуться. А жизнь показала другое.

Е.: Каким образом поиск Европой нового проекта, включающего обращение к трансцендентному,
повлияет на российское образование? Россия будет местом, где разные антропологические проекты будут локально присутствовать, но со своим проектом не выступит?

Б.: Я бы так не сказал, шансы есть, и достаточно сильные. Как бы то ни было, средний образовательный уровень, накопленный в России, относительно других стран аномально высок. Если вы возьмёте Америку, там огромное количество людей просто безграмотно.

Е.: Когда на нашу грамотность накладывается формат общества потребления, это может в худшую сторону сыграть.

А.: А я скептически отношусь к возможности появления в ближайшие 20 лет адекватного образовательного проекта. У нас утрачен дух предпринимательства. Все проекты развитых стран давно впитали в себя идею прибыльности, люди на этом зарабатывают. Предположить, что в России появятся сильные проекты, которые смогут зарабатывать на образовании, - сложно, а без этого никуда не выедешь. Локально можно найти высокий уровня образования, но большого проекта не появится.

Е.: Можно обозначить критическую ситуацию: если у нас не будет антропологического проекта, мы станем отходной площадкой.

А.: Что меня тревожит – мы всё время опаздываем, но не осознаём этого. Это мешает выработать большой проект. Когда осознавали – делали рывок: Петр Первый, Сталин. Но если раньше можно было в болоте жить 150 лет между рывками, то сейчас скорость другая.

Е.: Исторический масштаб времени связан с определенной энергетикой и численностью населения. И Сталин, и Петр Первый делали что-то на демографическом росте. Риск выпадения из истории заключается в том, что на мировой сцене крупные игроки: китайский ареал, англо-саксонский, испано-латинский, индийский… Мы со своими 140 миллионами как-то теряемся.

А.: Нам говорят: у вас миллиард населения есть? Нет? Так что вы тогда пришли…

Б.: В Японии 120 миллионов.

Е.: Япония - чуть ли не единственная страна, где почти нет мигрантов, и они это специально удерживают. Они держатся на своей культурной и национальной плотности.

Л.: Да, численность почти как у нас, но на нескольких островах собрана. И мы – размазаны.

Б.: Вы два контекста соединили: историческо-государственного действия, и там важны энергия, численность населения. А другой, который собственно связан с антропологическими идеалами, определенными идентичностями. В рамках обычного национального государства идеал интуитивно понятен. Изменение ситуации сейчас в том, что идентичности и идеалы вступили в эпоху взаимодействия и требуют другой степени оформленности. Кристаллизуются два ядра. Одно – массовый человек, который крутится вокруг потребления. Второе – человек религиозный. Это показывает активизация и ислама, и католиков (где ведущую роль играют не европейцы, а африканцы), и нашего православия.

А.: Нельзя не отметить ещё и криминализацию жизни во всех странах. Если раньше мир держался на аристократии, которая была носителем в том числе моральных ценностей, то понижение статуса аристократизма привело к хищническому, а не созидательному отношению к жизни.

Е.: Общество потребления уже на границе находится, это интересная развилка. Через это мы переходим к социальной структуре: элита, плебс и растяжка между ними. Это видно по развитию городов: появляется неформальная экономика, которая не платит налоги. Фактически теневой сектор, потенциально криминальный…

А.: И на юрфаке преподаватели не понимают, кого им учить. Честного юриста? А востребован ли он в обществе? Рейдерство отсюда пошло…

Точки роста в образовании

А.: Новации будут идти в вузах, которые имеют мощную коммерческую компоненту. На школу и преподавателей уже надежды нет, упор делается на тренинги и тренажеры. Создаётся игра (например, управление моно-городом), разрабатываются правила. На этом формируется формат будущей деятельности и механизмы принятия решения. Но проблема в том, что тренажеры закупают на западе, и культурный контекст соответственно идёт оттуда.

Е.: А что такого в этих тренажерах? Они же квази-игровые.

А.: Хороший тренажер за 100 тысяч рублей не сделать. Это же информационные технологии. То есть и содержательная модель, и компьютерная версия. Миллионов 100 стоит. Какой государственный вуз это может купить?

Е.: А мы можем сформулировать такую задачу и забить её в программу: создание тренажёров? А потом это на рынок.

А.: Это обязательно нужно, но это не 100 тысяч рублей. И ведь надо не одну программу сделать. А если это фирма по производству программ, то бюджет под миллиард рублей должен быть.
Современные образовательные технологии сейчас дорогие. Кто-то исходные инвестиции должен совершить.

Б.: Ключевая сложность работы с людьми – адекватная обратная связь; на этом и держится мастерство педагога. Как западные технологии, использующие тренажеры, пытаются это объехать? Они загоняют большое количество людей, и те, для кого стандартные реакции, забитые в тренинги, адекватны, проверку проходят. Остальные вываливаются. Фактически в рамках стандартизированных ходов сделана ставка на фильтрацию и на тех, кто сможет в этом формате жить и действовать.

В традиционном образовании человек решает сложную задачу, и преподаватель, видя, какие студент совершает ошибки, может установить, где он неправильно рассуждает. Этот момент плохо технологизируется.

А.: Широкое применение в современном образовании получают информационные технологии коллективного проектирования (они опять дорогие, а мы всё хотим за три копейки получить прорыв в образовании). Скайпы, видеоконференции, - сейчас людей собрать несложно.

Л.: Сопротивляемость информационного канала требует чётче оформить свою мысль, а это уже один из образовательных эффектов – нужно напрячься, чтобы свою идею донести. Когда человек проделает это раз 20, формируется особое качество.

А.: Это должно быть азами грамотности. Здесь и возможность выходить на международные проекты, гораздо проще, чем ездить туда-сюда.

Е.: Тонкая работа, для которой нужно было собирать людей, создавать событие, сейчас становится обыденностью. Если раньше за всю свою жизнь мы встречали две-три интеллектуальные тусовки, где всё круто, то сейчас возможности в них участвовать гораздо шире. От уникального события – к повседневности. А это другой уровень творческой работы.

Б.: Принципиально важным видом деятельности становится совершенствование. Сложность для любой компании – как один из рабочих процессов включить в свою деятельность совершенствование. В этом основной переход от индустриального общества к информационному. Потребности этого процесса будут определять основные требования к образованию. Стандартное, предметное образование так или иначе выстроено, а это – нет.

Е.: А какие компетенции в этой новой деятельности требуются?

Б.: Они известны: критическое мышление, креативность, аналитика, воображение…

Е.: Раньше потребителем хороших выпускников, обладающих подобными компетенциями, была сфера науки. Сейчас их будет потреблять та сфера, где совершенствуют производственные процессы. Причем уровень оплаты будет заведомо выше.

Б.: Я бы здесь сказал: если в начале 20 века Форд своим примером ввел массовое производство как новый стандарт, на который все ориентировались, то и 30-летние усилия «Toyota» по непрерывному совершенствованию своих производственных процессов произвели сдвижку в умах всего мира промышленников. Все стали на это ориентироваться. Почему «Toyota» обошла «General motors»? Ровно потому, что внутренний стандарт: каждый работник участвует в совершенствовании производственных процессов. Под этим знаком уже изменился и ещё будет меняться мир: эта эпоха лет на 70-80, потому что упирается в инерцию людей.

А.: Образование без отрыва от профессиональной деятельности приводит к тому, что сам работник начинает меняться. Старые формы, когда мы вырывали его из деятельности, – безнадёжно устарели. Бакалавриат, который мы ещё не ввели, уже устарел: вырывать на 4 года - долго.

Е.: Когда человек вырывается, у него есть возможность со стороны посмотреть на свою деятельность, отрефлектировать её. Тогда другое отношение к знанию. А прямо на рабочем месте учиться – это для сумасшедших.

Л.: У японцев до трети рабочего времени отводится на высокотехнологичное обучение.

Б.: На это может наложиться другая тенденция, связанная с кибергизацией человека. Чем обусловлены длительные сроки обучения? Самой способностью людей втягивать информацию, это главный тормоз. И сейчас эту границу пытаются сдвинуть. В тех же Штатах по опросам социологической ассоциации 80% студентов употребляют психостимулирующие аппараты, которые заметно повышают эффективность низших интеллектуальных функций (память, внимание, концентрацию), и это массовое явление.

Е.: Давайте про университет. Выше мы говорили про «шанс», что университет¸ не сумев развернуть серьезную магистерскую подготовку, превратится в большой техникум. Модель обогатительной фабрики.

Б.: Это во многом будет определяться энергетикой и пассионарностью конкретных людей.

А.: В своё время, когда обсуждали национальные университеты, говорили, что для мирового вуза требуется три условия. Гибкая система управления, способная принимать решения. Талантливые преподаватели и студенты. Материальные ресурсы. Чтобы это было у нас не на словах, а на деле, нужен специальный закон о федеральных университетах.

Б.: Начиная с 80-х годов прошлого века под названием «университет» функционируют совсем разные учреждения. Тот же Гарвард – это не университет, это фактически особый сегмент для воспроизводства бизнес-элиты. Под этот тип, видимо, будут создаваться бизнес-школы нашего Сколково. Другой типаж, скажем, КОЛТЕХ, где фокус на продуктивной, технической деятельности, на прикладных исследованиях, которые обеспечивают лидерство. Сама постановка вопроса – какой должен быть СФУ – невозможна без отнесения к типологии.

Е.: В российской типологии есть группа вузов, которая воспроизводит управленческую элиту (типа ВШЭ, МГИМО); есть блок институтов, которые обеспечивают технологическое лидерство крупных компаний; есть те, кто осуществляет общее окультуривание и функционализацию людей под простые виды деятельности. Это могут быть региональные вузы даже большого размера…

Б.: Может быть и другой региональный тип, когда то, что происходит в университете, оказывается значимо для определения повестки дня всего региона.

Е.: Какие там повестки, если это не повестки крупных кампаний?

Б.: Пожалуйста – татарстанские. Повестка чётко удерживается местной элитой и продвигается. В Штатах такие местные университеты есть, в Латинской Америке. СФУ явно в эту категорию может попадать. Есть ещё пятый типаж – университеты конкретных сильных исследовательских научных групп. Допустим, двигают только биотехнологическое направление и делают себе на этом мировое имя. Группа не определяет весь университет, но в публичном пространстве он обозначен через неё. Три варианта – техникум, лидер региона и лидер научной школы – могут быть сделаны на локальном уровне. Здесь многое зависит от коммуникативной и конструктивно-прикладной активности. И от того, как общесибирская ситуация будет складываться.

А.: Верно, конкуренция с другими университетскими городами большая, у нас всё же не Латинская Америка и не Африка. Рядом – сильнейший Новосибирск, Томск, Иркутск.

Б.: Стратегия жесткой конкуренции, на мой взгляд, будет не очень удачной. Игра с нулевой суммой (я выиграл – ты проиграл) притопит всех нас. А коэволюция, синергия перспективны.

Е.: Сейчас ключевые финансовые ресурсы – либо у государства, либо у нескольких крупных компаний. И ресурс тогда уходит либо к нам, либо не к нам.

Б.: Есть исследования закрывающие, есть открывающие серьёзный фронт… Наши проектировщики всё ещё делают разработки под индустриальных гигантов. А большая часть инноваций появляется в сфере малого и среднего бизнеса. Крупный бизнес их готовыми покупает.

Если брать Германию и Японию, они держатся на большом секторе малых фирм, через которые прокручиваются инновации. Партнерство с ними не замещает партнерство с крупными компаниями, а идет в разных форматах.

КСТАТИ. Подробно базовые характеристики университетов мирового класса разбирают Д.Салми, И.Д.Фрумин в статье «Российские вузы в конкуренции университетов мирового класса» (журнал «Вопросы образования», №.3, 2007)

А.: Но подождите – в начале мы говорили исключительно о гуманитарных тенденциях. Каким образом университету из технократической идеи перейти в современный гуманитарный формат? Без этого он ни в какой 21-й век не попадает.

Е.: Я человек простой - где там финансовые потоки, в этом формате?

Б.: Интеллектуализация бизнеса и сферы услуг всё время востребует гуманитарные компетенции. В этом плане ситуация позитивная. Гуманитарный пояс консультантов, разработчиков, проектировщиков будет разрастаться. Кроме того, большое количество людей университета вовлекается в формат консультирования, принятия решений. Университет может сильно выиграть, если в этой области будет налажен обмен опытом и проч.

Е.: Сейчас в университете этот сектор не легитимен, он в серой зоне. А в каких форматах его вытащить? Консультационно-экспертные фирмы?

Б.: И дальше - внутри университета должна быть инфраструктура, которая способствует наращиванию этого квалификационного потенциала. Это чисто управленческий вопрос. Потому что у консультирующих людей должна быть возможность в Интернете свободно поработать, проводить встречи, переговоры; пока масса напряжений в связи с этим существует.

Е.: Например, это могла бы быть система переговорных комнат в университете.

Б.: Да, замечательно бы было. Это и есть инфраструктура.

А.: И легитимизация консультаций, которые сейчас мы даём как частные лица. Университет делает вид, что не замечает этой нашей деятельности или смотрит даже с подозрением. В отчёт исследовательские работы, которые мы для кого-то делаем, вписать нельзя. Но если университет будет отворачиваться от того, что составляет живую ткань жизни большинства преподавателей, то какие у него будут ресурсы?

Пока все точки роста - вне университета. У нас уже лет десять в крае реализуется программа «Шаг в будущее» - университет про это ничего не знает. Или вот «Бирюса» – какое к ней отношение имеет университет? Тоже не замечает, а это пользуется известностью у молодёжи, это бренд, тысячи студенческих лидеров собирает; так давайте с ними работать! Международный проект SIFE – студенты в свободном предпринимательстве. Он в Красноярске присутствует как частная деятельность отдельных команд. А студентов-то можно готовить, подтягивать, ведь там реальный бизнес появляется для оценки и экспертизы проектов. Где в университете инициативное пространство как для студентов, так и для преподавателей?

Б.: Инфраструктура консультативно-тренинговой деятельности сотрудников университета может быть широкая: общественно-профессиональные слушания, наличие мощной блогосферы, где авторы блогов по тем или иным аспектам региональной жизни высказываются. Ведь если первые лица государства не стесняются реагировать на Интернет, на нашумевшие ролики, то и мы должны вводить этот новый формат прямой демократии.

Е.: Блогосфера как точка роста. А ты блог ведешь?
Б.: Нет, я в основном на форумах. Но могу завести.

Похожие материалы