Пойдём, выйдем

Зачем люди ходят на митинги

Текст: Константин СТАРОСТИН (Красноярск), Валерия КЛЕЙКО (Москва),
Николай АВРАМЕНКО (Санкт-Петербург), Анна ДЕМЕНТЬЕВА (Рязань)

ФОТО: Юлия ДРАНИШНИКОВА (Красноярск)

Страну накрыла волна весенних протестов: тысячи людей в разных городах устраивают митинги, выходят на одиночные пикеты, массово подписывают петиции в Интернете. С чем связана такая активность общественности и что на самом деле движет народом — желание заявить о реальных проблемах, возможность их решить или же митинги сегодня лишь тренд?

Независимые журналисты из разных городов России по просьбе нашего внештатного репортёра-медиавируса Константина Старостина вышли на митинги и акции протеста, чтобы понять — зачем туда приходят люди. В итоге получилось сделать не только зарисовки с места событий, но и познакомиться с людьми, для которых протест уже стал смыслом жизни.

От редакции. В практике университетского издания такой опыт сотрудничества журналистов из разных городов страны — впервые! И хочется отметить, что большая часть рабочей группы — выпускники СФУ!

Не задохнуться

— У меня лялечка начинает болеть, — красноярская журналистка Нелли РАТКЕВИЧ тычет в меня пёсиком в розовом комбинезоне. Пытаюсь выяснить, зачем она пришла на митинг «За чистое небо», который собрал на площади по разным оценкам от 1 до 2 тысяч горожан. Мы — в центре толпы. Вокруг бегают люди с плакатами, в противогазах и лисьих шапках. — Мы пришли сюда, чтобы спасти этот город.

— Ну вот вы пришли, и что? Как город-то спасёте? — спрашиваю у неё, а смотрю на лялечку.

— Будем требовать!

— Так уже не один год требуют. Ваш конкретный приход — это для того, чтобы власти увидели проблему?

— Да люди здесь хотят найти своих единомышленников, понять, что они не одни и что вместе могут принимать какие-то решения, — к разговору подключается подруга Раткевич Ольга ЛЕВСКАЯ.

— То есть нужна нормальная поддержка других, поэтому вы тут? — я всё равно продолжаю смотреть на лялечку.

— В общем, важно понимать, что ты не один борешься за экологию, — Нелли повышает голос.

— Да как вы боретесь-то? Вы просто вышли, вас тут много, вы стоите и кричите.

— У каждого на митинге свои индивидуальные мотивы. А если говорить в общем, какой вывод можно сделать из того, что люди собираются вместе? Да такой — для людей настало время говорить.

В Красноярске в один день прошло два митинга. С интервалом в час. Первый — за чистое небо в родном городе. Второй — за мирное небо в Крыму. Мотивы пришедших на «Крымскую весну» (а это, по подсчётам СМИ, несколько тысяч человек), исходя из интервью с ними, можно разделить на две категории: «пришли с коллегами за компанию» и «захотелось праздника».

Бастующие против чёрного неба на диалог шли охотнее.

— Это моя гражданская позиция, у меня сыну 8 месяцев, мне страшно гулять с ним по улице, хочу, чтобы он дышал свежим воздухом, видел звёзды над головой, а не дым, — на мой вопрос отвечает такой внушительный мужчина, какие обычно дают не интервью, а по лбу.

— Все говорят, надо что-то менять, но при этом сидят дома и пишут посты в социальных сетях. А когда люди собираются на площадях, власть реально видит, что они готовы отстаивать свои права, — машет самодельной табличкой другой.

Главный мотив для красноярцев — показать, что они есть и они недовольны ситуацией. А чем больше людей, тем весомее то утверждение, что недовольство — общее.

— Нужно выходить, встречать единомышленников, каким-то образом выражать свою позицию, — телеведущая Анна ПРОХОРОВА поворачивается ко мне спиной, демонстрируя налепленный на жёлтое пальто чёрный крест. — И совсем не обязательно говорить об этом много, на сцене и с флагами.

Шлагбаум

Ире 28 лет, она — коренная москвичка.

— У нас рядом с домом стоит Москворецкий рынок. Это прям клоака. Раньше во дворе непрерывно были свадьбы. «Чёрные глаза» я наизусть знаю. Весь газон между двумя домами постоянно был усыпан бездомными. На этот рынок постоянно что-то привозят, приезжают покупатели. Машины свои ставили опять же на нашу детскую площадку.

И жители двух многоквартирных домов посовещались и решили оградить себя от происходящего вокруг, поставив забор.

— Мы написали письмо в управу. Они нам сказали: деньги соберёте, забор поставим. Мы двумя домами объединились, сдали деньги. И поставили хороший забор. Есть въезды во двор, они в принципе никогда не закрываются, но теперь рынок у нас не живёт, бездомных стало меньше. Скверик оформили, где бабули сидят, обсуждают что-то своё.

Но однажды около входа в подъезд повесили маленькую бумажку — что по какому-то там закону в выходной демонтируют забор вокруг двора и домов. А была уже среда. И Ира начала отстаивать свою спокойную жизнь.

— Я со всей этой историей пошла в префектуру, прокуратуру и управу. Меня выбрали председателем комиссии от дома.

А чтобы стать председателем, нужно было составить протокол сбора жильцов. Для этого предварительно посчитать квадратные метры каждой квартиры (двух домов), всех оповестить о сборе, посчитать, сколько жильцов всего присутствовало и сколько от каждой квартиры. И только если присутствовало более 50% собственников, протокол действителен. Набрала 52% в итоге.

Начальник управы предложил вместо забора поставить шлагбаумы. За средства жильцов. Установка одного шлагбаума стоит в среднем 100 тысяч рублей. После установки необходимо оплачивать их поддержку, это примерно по 4000 рублей в месяц с каждого жильца.

— В нашем доме 57 квартир и в соседнем столько же. Из них 80% — бабуси. И что вот я пойду к этим бабулям и скажу: надо 40 тыс. на шлагбаум вкинуть? Да я лучше со всеми своими бабулечками встану к этому забору митинговать.

Семья Иры живёт в этом доме 42 года.

— Заехала когда-то моя бабушка. Дом давался гознаковцам, они его сами строили. Поэтому переезжать мы не хотим, но жить хочется комфортно. Если сейчас мои обращения не помогут, то всё — снесут этот забор. Но потом я сделаю так, что снесут и рынок. Я уже на «Москва-24» позвонила. Будем снимать бомжей во дворе. Но вообще меня больше беспокоит история с помойкой около моей дачи. Ты, кстати, петицию подписывала?

Опасный словарный запас

Санкт-Петербург — огромный город, здесь постоянно проходят какие-то акции и митинги. Буквально пару дней назад на Марсовом поле, где сейчас стою я, стоял возмущённый мужчина и не мог понять — почему, не спросив его, коренного жителя Питера, администрация города решила передать РПЦ Исаакиевский собор. И вот снова — протест.

— Зачем вы пришли на Марсово поле?— спрашиваю у человека средних лет. Окинув меня взглядом сверху вниз, он недовольно хмыкает, поправляет воротник своего пальто, прячась от морозного ветра с мелким дождём, и бубнит: «Для фана».

— В такую отвратную погоду вышли помёрзнуть?

— Пришёл на митинг, чтобы получить ответ на громкое обвинение власти в коррупции. Меня лично беспокоит такое молчание. Я до этого ходил на митинг, посвящённый передаче Исаакиевского. Ходил, чтобы сказать своё «нет», сказать, что не согласен с решением администрации города, потому что они, не спросив мнения жителей, приняли такое решение. Я не хожу поголовно на все митинги, на все собрания, я хожу только на те, которые отражают моё внутреннее состояние.

Дождь всё усиливается.

— Вот ты спрашиваешь, есть ли смысл ходить на митинги, — кто-то тихонечко дёргает меня за рукав. Оглядываюсь и уже теперь я смотрю сверху вниз на своего собеседника. Маленький дедушка, не дожидаясь моей реакции, продолжает объяснять. — Конечно же, есть! Общественное мнение — с ним невозможно не считаться.

Переходя от человека к человеку, я задавал один и тот же вопрос всем без исключения: и школьникам, и взрослым людям. И от всех получал один и тот же ответ: «Смысл есть, надеемся, что он есть, ведь хоть как-то должен строиться диалог с властью. Рано или поздно должна быть какая-то реакция».

Спускаюсь в метро. До меня ещё доносится шум толпы, которая продолжает скандировать. Стоя в забитом людьми вагоне, я прихожу к выводу, что все, кто пришёл сегодня на митинг, ищут правды и стараются вступить в диалог с властью. Пускай неумело, может быть, нарушая закон, но это хоть какая-то попытка. Ведь даже научившись в детстве говорить, мы с каждым годом, с каждой прочитанной книгой повышаем свой словарный запас.

Так и здесь — все люди, которые вышли на митинг, пытаются повысить свой словарный запас, наработать лексикон в диалоге с властью. Стараются ясно доносить свою мысль и ждут такого же открытого ясного ответа на свои вопросы.

Сирота рязанская

Алексей ЕРЁМИН 15 лет ходит на митинги, чтобы выжить. Мама Алексея умерла, когда ему было 11. Он вдруг стал одиноким. Тогда и понял, что рассчитывать может только на себя и на государство, которое пригрело его, взяло под свою опеку. В Доме ребёнка паренёк жил до 16 лет, а после 9 класса вышел в никуда.

— Я помню первый Новый год моей бездомной жизни. Иду я по улице 31 декабря, люди салюты пускают, радуются, а мне не до улыбки: голодный, полухолодный, жилья своего нет, что будет завтра, неизвестно, — вспоминает Алексей.

Рязанские чиновники не поставили Ерёмина на очередь на улучшение жилищных условий. Алексей не знал, что ему по закону полагается квартира, но потом ему это подсказали добрые люди. Изучив свои права, парень стал слать письма чиновникам.

Алексей пытался устроить свою жизнь самостоятельно, окончил училище по производству и ремонту обуви, хотел найти работу. Но здоровье не позволяло ему построить карьеру и обзавестись собственным жильём. Алексей диабетик, инвалид II группы, сил у него хватало только на случайные подработки, а большая часть заработанных денег уходила на жизненно необходимые лекарства. Стал скитаться по стране, был в Центральной России и за Уралом. Где-то удавалось устроиться, а где-то приходилось землянки рыть и в трубах ночевать. Не найдя лучшей жизни нигде, Алексей вернулся в Рязань.

— Однажды летом я проснулся среди ночи и стал думать: что мне делать? Как мне выжить? Как не умереть от голода, холода и безразличия? Тогда я понял, что мне нужно устроить митинг. Купил ватман, два маркера, распечатал пару фотографий, потратил на всё это 200 рублей, написал на плакате: «Верните сиротам жильё!» — и пошёл к администрации, — рассказывает Алексей.

Когда Ерёмина прогоняли оттуда, он шёл к приёмной губернатора Рязанской области.

— Всего я провёл 20 митингов. Всё это время меня поддерживал народ. Подходили ветераны, матери-одиночки, они видели в моих словах и моей позиции правду. Кто-то пожимал мне руку, кто-то подбадривал добрым словом, — говорит Алексей.

После одиночных пикетов на Ерёмина всё-таки обратили внимание в городской администрации. Дело сироты попало под личный контроль мэра. Алексея включили в очередь на получение квартиры и на время выдали комнату в общежитии в центре города. Благодаря своей настойчивости Ерёмин получил крышу над головой, правда, его проблемы не решились. Через несколько лет в городе сменилась власть, с Алексея сняли статус малоимущего, потому что он не работает, и направили дело в суд о выселении из общежития.

Сейчас Ерёмину 32 года. Работать он не может — в прошлом году перенёс операцию на сердце, его здоровье ослабло. Ему требуется санаторное лечение и препараты на сумму в 30 тысяч рублей. Однако в Федеральной службе социального страхования говорят, что у них льготники не обеспечены с 2014 года, а в больнице отвечают кратко: «Денег нет!». Остаётся Алексею «держаться» и обивать пороги снова и снова. Он живёт на пенсию по инвалидности в 11 тысяч рублей, 6 из которых уходит на жизненно необходимые лекарства.

— Когда у тебя есть угол, ты можешь планировать и бюджет, и будущее, поэтому я борюсь до сих пор, стараюсь отстоять причитающуюся мне по закону квартиру. Молодость не вечна, когда мне исполнится 50 лет, я не смогу за себя заступиться, а старость хочется встретить в тёплом доме с тарелкой супа, и чтобы силы были хоть что-то сделать, — говорит Алексей.

У Ерёмина всегда была активная гражданская позиция. Когда-то он работал в благотворительном фонде, устраивал ярмарки в помощь матерям-одиночкам и инвалидам. А я с ним познакомилась на недавнем митинге одной из партий. Алексей стоял с плакатом: «Мы за справедливое и экологическое развитие городских территорий».

За долгое время участия в митингах Ерёмин научился говорить трибунно, ёмкими, хлёсткими фразами, которые врезаются в память. Одна из них до сих пор не выходит из моей головы: «Мои дедушка и бабушка — ветераны Великой Отечественной войны. Дед был танкистом, бабушка медсестрой. Они защищали страну ради потомков, ради их светлого будущего, и даже подумать не могли, что их внуку придётся выходить на митинги, чтобы получить то, что ему причитается по закону, чтобы просто не умереть…»

***

Само слово протест воспринимается априори негативно. Но при этом не может не радовать факт гражданской активности нынешних студентов, рабочих, пенсионеров разных городов страны. Мотивы выйти на митинг у каждого человека, как выяснилось, индивидуальны. Но общее в них всё же есть — желание сделать свой родной город, свою страну лучше, справедливее и доступнее для жизни.

Похожие материалы