— Олеся Владимировна, как получилось, что вы возглавили институт в СФУ?

— Всё самое интересное в моей жизни начинается с мысли «почему нет?». Узнала, что есть вакансия, и отправила резюме на почту ректора. Через неделю проректор по учебной работе Денис Сергеевич ГУЦ пригласил на собеседование. В данном случае считаю своей сильной стороной именно то, что за мной никто не стоит, я ни чья-то протеже, а та, кто есть, и готова честно взаимодействовать и коммуницировать.

— Что входит в сферу ваших научных интересов?

— Кандидатскую я защищала по теме «Особенности развития волевого действия у часто болеющих детей дошкольного возраста». Я работала над ней в рамках научной школы доктора медицинских наук Валерия Анатольевича Ковалевского. Он был ректором Педуниверситета, когда я там училась, и развивал тему личности часто болеющего ребёнка. Мы, его аспиранты, с одной стороны, были ограничены этой темой, с другой — подстрахованы.

Когда встал вопрос о написании докторской диссертации, поскольку я много занималась международной деятельностью, имею контакты по всему миру, мне захотелось соединить российскую и западную психологические школы. Стала искать точки соприкосновения и вышла на феномен выученной беспомощности, который изначально открыт в Америке. Но американский подход не предполагает глубины, и мне удалось соединить идеи Мартина Селигмана и концепцию культурно-исторического развития психики Льва Выготского, нашего корифея психологии. Получились интересные результаты. Тема моей докторской — «Особенности выученной беспомощности людей с разными характеристиками соматического здоровья, феноменология, технология исследования и система психологической помощи». То есть обширный пласт. И сейчас мои аспиранты на разных выборках (это и осуждённые, и зависимые, и подростки, и детско-родительские отношения) это направление исследуют.

— Вы открыто рассказываете о себе в соцсетях. В том числе как-то написали, что изначально мечтали поступать на иняз и стать переводчиком. Когда определились с другим выбором?

— Действительно, я пришла в педуниверситет поступать на иняз, но испугалась, что не пройду (кстати, напрасно — прошла бы).

Президент студенческого совета, отличница — предполагалось, что я останусь работать на кафедре. Но вакансии не оказалось, и я пошла выстраивать свою карьеру вне альма-матер. И да, не сразу определилась — заниматься языками или стать психологом.

Эти мытарства не закончились, даже когда я защитила кандидатскую. Потому что наряду с психологией я всё время занималась преподаванием английского, погружалась в переводы. И только накануне защиты докторской сложилась картинка. Я поняла, что язык — это инструмент, который помогает мне в психологии выйти на другой уровень. Теперь язык использую в основном для контактов с зарубежными партнёрами, пишу статьи на иностранном языке, провожу вебинары для американцев, индусов, пакистанцев.

— Как складывалась ваша карьера, какие достижения были на этом пути?

— Считаю, каждый этап профессиональной деятельности был ценным, позволял обрастать теми или иными компетенциями. Первое моё место работы — Красноярский строительный техникум. Меня взяли туда педагогом-организатором, и я влюбилась в работу со студентами, в преподавание.

Потом был Институт цветных металлов (тогда ещё не СФУ), где я преподавала иностранный язык. Моя заведующая кафедрой Вера Александровна Агапова регулярно требовала с нас отчёты по науке. Я раздражалась: что ко мне пристали с этой кандидатской? Но теперь благодарна, что меня практически вынудили защититься, иначе не сложился бы мой путь в науке. Кстати, значимым был момент, когда случилась моя первая поездка на международную конференцию в Брест. Это был 2007 год, огромный зал, представители разных стран, я перед ними выступала. И поняла, что наука — это живые люди, общение, профессиональный рост, творчество.

После защиты кандидатской перешла в Аэрокосмический университет, тоже на кафедру делового иностранного языка. Здесь была плодотворная методичная работа, когда я поняла, как пишутся научные статьи, как готовится монография.

— Какое место в вашей деятельности занимает частная психологическая практика?

— Преподавание всегда было основным. Но как хирург, который никогда не стоял у операционного стола, не имеет права преподавать хирургию, так и я не могу быть доктором психологических наук, если не вижу живых людей, не слышу о проблемах, с которыми они обращаются. Поэтому частной практикой фрагментарно я занималась с окончания университета, а систематически начала лет 15 назад, когда мне самой стало интересно развиваться в этом направлении, обучаться на разных дополнительных программах. Когда ты участвуешь в тренингах высокопилотажных специалистов, то видишь буквально магию: человек приходит в одном состоянии, а психотерапевт просто своим присутствием его настраивает на иной лад. Мне очень хотелось научиться так же эффективно помогать людям.

— Что вы знали об ИППС до того, как пришли сюда работать?

— Мы пересекались с коллегами на конференциях, работали на общих образовательных программах. У СФУ своя научно-методологическая школа — это школа Б.И. Хасана. И мы, кстати, уже обсуждали открытие магистратуры по конфликтологии; соответствующая образовательная программа готова давно, уверена — она будет популярна.

Но мне кажется, что можно добавить и другие направления в психологии. Насколько я могу судить, у педагогики в институте хорошая база, основанная на отечественных традициях. А вот психологии, на мой взгляд, могло бы быть больше — это хорошее топливо, чтобы стать двигателем института.

— Как вас приняли в коллективе?

— Денис Сергеевич Гуц представил меня заведующим кафедрами и руководителям направлений работы ИППС, мне задавали вопросы, удобные и не очень. И первую неделю, конечно, чувствовалось напряжение, хоть антистатиком себя поливай — так атмосфера искрила. Но отношения постепенно теплеют. Для меня ценно, когда мои заместители и заведующие подходят и говорят: чем вам помочь?

На данный момент передо мной стоит задача доработать программу развития института, и я сейчас стараюсь сделать всё возможное, чтобы не упустить то важное, что уже в ИППС сделано. Пока я вижу, что в имеющейся программе не показана вся красота института. Лица ИППС не видно, а оно есть. Я усиливаю миссию, задачи, пытаюсь добавить амбиций. Хотелось бы, чтобы ИППС стал международным центром, который сам задаёт тренды и в Енисейской Сибири, и за её пределами, в том числе в зарубежных странах.

— Можете назвать какие-то фишки, которые появятся в программе?

— Мы планируем провести стратегическую сессию с коллективом, чтобы обсудить, что мы можем сделать интересного и качественного. Уже есть предложения открыть Центр студенческого успеха, новые магистерские программы, провести Летнюю международную психологическую школу. А может, не летнюю, а зимнюю — с учётом того, что мы в Сибири, это могло бы стать фишкой.

Надеюсь открыть программу по клинической психологии и взаимодействовать с лечебными заведениями края, с клиническими базами, в том числе как с базами практик.

Высокая мечта — открыть диссертационный совет по медицинской психологии. Но ещё раньше нужна аспирантура и диссоветы по психологии развития и педагогической психологии, потому что для них все основания уже есть.

— Год назад вы вернулись из длительной стажировки в Америке, больше 9 месяцев там провели. Что это был за опыт?

— В европейских конференциях, симпозиумах я участвовала неоднократно, а вот опыт длительной стажировки пока единственный. Фонд Фулбрайта объявил грантовый конкурс, и я решила написать туда проект. Хотя не была уверена, что выиграю: самая престижная, элитарная программа, самый богатый фонд мира; где я, а где он. К тому же началась пандемия, было много переносов по срокам, принимающий университет сложно было найти. Но кто-то по вечерам крестиком вышивает, а я писала проект — исследовательский, преподавательский. И к своему удивлению прошла все три тура.

Более того, я имела наглость написать самому Мартину Селигману, который открыл выученную беспомощность в год моего рождения. Он сейчас руководит центром Позитивной психологии в Пенсильванском университете, мы долго переписывались. Правда, в итоге он отказал в личной встрече, но это всё равно что от Зигмунда Фрейда получить отказ — очень круто!

Так вот, я написала проект на 6 месяцев, а мне пришёл грантовый паспорт на 9 месяцев. Уехала в ноябре 2021 года. В университете Южной Флориды проводила семинары для коллег, консультировала аспирантов, преподавала студентам. И, конечно, вела собственное исследование — у меня большая авторская анкета по формированию беспомощности, я её перевела на английский и параллельно изучала, с каким опытом связана беспомощность у американских и у русских студентов.

— И какие краткие выводы?

— Русские дети первый свой травматический опыт получают в школе, т.е. в 7-8 лет. Когда ты вынужден слушать неинтересное, подчиняться правилам, логику которых не понимаешь, когда не можешь обратиться за помощью, когда задания за тебя выполняют родители, а ребёнок считывает: я глупый, я не справляюсь.

У американских детей опыт «я не могу» часто возникает в подростковый период. Там ведь меньше эмоционального тепла в семье, дети живут достаточно автономно, и когда у них начинаются надломы, трудности, возможностей уткнуться маме в плечо меньше.

Ангел возрождения. 23 февраля

— И последний вопрос: как вы попали в проект «Ангелы мира»? (суть проекта в том, чтобы у каждого дня года была своя картина — ангел, охраняющий этот день. Картины безвозмездно пишут люди со всего мира, — прим.ред.).

— Рисовать люблю с детства, периодически прохожу мастер-классы, проходила онлайн-курс по скетчингу. Есть и большая цель: я пишу книгу про наше путешествие. Мы с мужем и сыном в 2019 году прошли из Португалии в Испанию с рюкзаками, 300 километров — «Путь Сантьяго», о котором писал Пауло Коэльо в книге «Дневники мага». Хочу рассказать эту историю, именно со своими иллюстрациями.

И когда я познакомилась с Олегом Ровдой, директором проекта «Ангелы мира», он предложил мне создать картину, раз я рисую. Надо было выбрать конкретную дату. Я сначала хотела ко дню рождения сына, но дата была занята; мой день рождения — тоже. Зато оказалось свободно 23 февраля, день рождения мужа, и ему как раз должно было исполниться 50 лет. Сюжет родился сам собой: картина о работе психолога, да и вообще о поддержке и человеколюбии. Это история о том, как люди возвращают друг другу способность летать.