Мужчина, родившийся 8 марта, – подарок для женщин. Слишком банальная мысль? Может быть, но есть в этом, согласитесь, какая-то почва для размышлений…
А с нашим сегодняшним юбиляром профессором доктором философских наук Юрием Викторовичем ГРИЦКОВЫМ мы размышляем о философии, говорим о простом и сложном.

ДОСЬЕ
Родился в 1950 г. в Красноярске. В 1967 г. окончил школу №11, В 1975 – философский факультет Уральского госуниверситета (г. Свердловск). В 1982 году в МГУ им. М.В. Ломоносова защитил кандидатскую диссертацию «Методологические проблемы общей теории систем». Докторскую диссертацию «Феномен страдания и способы его преодоления в культуре» защитил в 2006 г.
На кафедре социологии КрасГУ с 1995 г. Преподаёт историю социологии, социологию девиантного поведения, логику и теорию аргументации, социологию религии.
Научные интересы: феномены экзистенциальной реальности; архетипы в социальных коммуникациях; технологии коммуникационных взаимодействий.
Наиболее значимые публикации:
>> Образы страдания в страдающем сознании / Красноярский госуниверситет – Красноярск, 2002.
>> Христианская аскеза: иллюзорная компенсация и путь к свободе / Вестник КГУ. Гуманитарные науки, 2002, 2.
>> Страсти по игре / Вестник Тюменского университета, 2006,№ 1.
>> Философствование как заглядывание в бездну //Философское сознание в постмарксистском состоянии. Челябинск, 1996.
Политические убеждения: возглавляет Партию Сторонников Лета.
Увлечения: любит гоняться за мыслью, балуется сочинением стишков.
Недостатки: предрасположен к мизантропии во время сессий, питает слабость к коллективному бессознательному, имеет негибкий позвоночник, любитель красного словца, небеспристрастен в отношениях с коллегами.
Достоинства: продолжение недостатков.

Часть первая

Пунктиром по биографии

– Что подвигло Вас на то, чтобы заниматься наукой? И не просто наукой, а именно философией?

– Когда заканчивал школу, были очень модными естественные науки и технические специальности. Это ещё эхо советского космического прорыва. Все мои одноклассники (я учился в физико-математическом классе) подались в ведущие вузы страны – кто на физику, кто на химию, кто на биологию, кто на математику. Я сначала тоже собирался, но как-то не сложилось. Зацепили проклятые загадки мироздания, застряло в голове подозрение, что что-то «неладно в датском королевстве». В общем, не я философию выбрал, а она меня. Выяснилось, что философских факультетов в стране очень мало. Ближайший – в тогда ещё Свердловске. Пришлось оставить родной город, Столбы, друзей. Когда учился на пятом курсе, отразил ощущения от своего авантюрного похода в мир философии в стишке:
Привыкаю к себе понемногу,
Только мысль беспокоит о том,
Что учиться-то ехал на Бога,
А назад возвращаться – попом.

– Студенческая дорога была гладкой?

– Судите сами. На первом курсе я нарвался на полковника в отставке, он вёл семинары по истории КПСС, одному из самых страшных тогда предметов. И начинался семинар в 9 утра. Естественно, общага: спать ложишься непонятно когда, утром не высыпаешься. Я часто прогуливал или додрёмывал эту самую историю. К концу семестра у меня не было ни одного выступления, назревали проблемы. Ну, я и решил хоть раз подготовиться и блеснуть. Тема была совершенно замечательная: «Марксизм о войнах справедливых и несправедливых». Проштудировал литературу. И построил логическую цепочку, из которой следовало, что согласно ленинскому определению справедливых войн, финскую кампанию 1939 года следует считать несправедливой. Предложил отказаться от использования этических категорий в анализе политических процессов, заменить их терминами из области международного права.
Ну, и собственно всё. Товарищ полковник выслушал меня, встал навытяжку и прервал моё философское образование на пару лет. Выступление его было, конечно, интересным, вполне архетипическим, я потом у многих преподавателей подобное наблюдал. Страх всё-таки. Тогда ведь философский факультет был под колпаком КГБ. То есть на каждом курсе, в каждой группе были стукачи, однозначно. В общем, речь его была вдохновенна, а смысл её сводился к тому, что есть такие безвозвратно разложившиеся люди (как их земля носит?), которые вечерами просиживают штаны в ресторанах (ну в ресторане я тогда ещё вообще ни разу не был, жил на одну стипендию)... Что с такими людьми делать – он знает точно. Их надо калёной метлой и поганым железом выметать из вуза, а лучше – из страны. Собственно, после этого я был отчислен. Вернуться на любимый факультет удалось спустя два года, через заочное отделение.

— Говорят, что в Свердловске Вы учились с Геннадием Бурбулисом. Вы учились прямо в одной группе?

— Нет, он учился курсом старше. Но мы тесно общались в общежитии. И самое главное – на одной футбольной коробке «сражались» много лет, а это позволяет очень многое понять о человеке.

— Что-то можете о нем рассказать?

— В студенческой жизни он всегда стремился быть лидером. Комсорг, командир студенческих отрядов. В футбол играл чуть ли не профессионально. Когда в коробке делил нас на две команды, в свою брал самых слабых. Так ему было интереснее добиваться победы. Кстати, первые года два он всегда меня в команду брал. Я тогда в футбол играл слабо. А два следующих года, наоборот, он определял меня в команду соперников. То есть можно сказать, что Бурбулис вырастил из меня неслабого футболиста.

Его хождение во власть, по моему, иллюстрация справедливости мнения о том, что философия и политика вещи плохо сочетающиеся, даже несовместные. Думаю, он искренне хотел быть полезным стране, но не сумел. За ярким взлётом (госсекретарь – фактически второй человек в стране)последовало неизбежное падение – тягаться с профессиональными аппаратчиками ему оказалось не под силу. Кстати, знаменитый философ Платон продержался в советниках тирана Сиракуз гораздо меньше времени, чем Бурбулис в должности госсекретаря у Ельцина.

— Раз уж затронута эта тема, то философ и власть: какие это отношения?

— Есть две формы философствования: философствование профессиональное, которое, видимо, подразумевается в вопросе, и философствование стихийное, вытекающее из необходимости определяться со своими смыслами и базовыми ценностями. В последнем смысле каждый пправитель имеет свою «философию». Если говорить о профессиональных философах, то история показывает, что они очень редко способны эффективно властвовать. Тут можно вспомнить Улугбека, Марка Аврелия. Марк Аврелий, правда, сам ушел из власти. Но видимо сделал он это не случайно, понимая несовместимость этих видов деятельности.
В отличие от философов, успешные политики – жёсткие прагматики, преследующие конкретные цели, мало заботящиеся о всеобщем благе. Если политик попытается это сделать, то ему понадобятся очень четкие, надёжные технологии. А философы, как правило, руководствуются очень сомнительными проектами. Самый показательный пример в этом смысле – проект К. Маркса, который пытались реализовывать различные политические авантюристы. К чему это привело – мы видели в прошлом веке. Политики, правда, тоже счастливого общества не создали, но пока у них получается лучше решать практические задачи.

– Вы слывёте достаточно суровым преподавателем, особенно такое впечатление формируется у студентов первого курса. Но всё же в итоге Вас вспоминают с теплом. Как Вам это удаётся?

– Вообще-то это надо спросить у студентов, как им удаётся поменять отношение ко мне с минуса на плюс. Я могу выдвинуть несколько версий. Например: на первый курс они приходят недоподготовленными, многим трудно справиться с моими предметами, особенно с логикой. Вот и почва для мифа о зловредном любителе ставить «двойки». На старших курсах приходит время более объективных оценок. Или: у первокурсника вообще присутствует детская потребность в страхе перед преподом, каковую они и реализуют с моей помощью (по моим предметам они получают больше «двоек», чем по другим). По мере взросления потребность бояться ослабевает…

Что касается меня, то я всегда стремлюсь быть максимально полезным и по максимуму оценивать знания студентов. Но эту возможность чаще предоставляют мне старшекурсники.

— То есть дело-то не в Вас, а в процессе обучения?

— В процессе обучения, в его результате, а также в разнице скоростей изменений. Я за время их обучения меняюсь мало, а они значительно.

– А какими педагогическими приёмами Вы пользуетесь?

– Один из приёмов, которым я часто пользуюсь, это провокация. Она помогает зацепить, вытащить на дискуссию. Например, задаю вопрос, на который студенты не могут найти правильного ответа, но понимают, что они должны вроде бы это знать. Часто для поддержки связи с аудиторией задаю вопросы неожиданные, даже эпатажные. Это риски. Но в нашем мире, где информации слишком много, все ею уже утомлены, перекормлены, особенно студенты. Если не пробить их естественную защиту, то очень трудно завладеть вниманием аудитории.

Вообще провокации помогают лучше узнать человека: срабатывает эффект неожиданности, и человек на какое-то время остаётся без привычной маски.

– Давайте о жизни за стенами университета. Говорят, Вы увлекаетесь пешими походами?

– В юности занимался, как большинство моих друзей, скалолазанием и альпинизмом. И то, и другое давно в прошлом. Сейчас – это невинные прогулки по окрестностям, до Столбов и вокруг. Был период, когда семейством за лето хотя бы раз мы выбирались куда-нибудь подальше. Например, такой маршрут мы несколько раз проходили: от Алма-Аты на Иссык-Куль. Больше сотни километров по горам. Несложный туристический маршрут, но весьма красивый.
В результате приучили дочку с малых лет к азиатским пейзажам. Она до сих пор склонна к авантюрным путешествиям. Гоняла на велосипеде по Казахстану, Таджикистану, Марокко, Коста-Рике.

– У неё ведь даже есть призовые места.

– Главное её спортивное достижение – звание «Железного человека» (чтобы стать Ironman’ом нужно проплыть 3,8 км, проехать на велосипеде 180 км и пробежать марафонскую дистанцию в 42 км – прим. Д.Л.).Это запредельные нагрузки, никак не полезные для здоровья и для ума. Пора бы остановиться…

— То есть Вы не одобряете ее увлечение?

— Сам виноват. Вытащил в горы в шестилетнем возрасте. На велосипед посадил. Ну и апоролся на эффект непредвиденных последствий. Импринтинг – это штука серьезная.

– У Вашей дочери очень интересное имя – Оя. Как Вы его выбрали?

– Есть такая речка в Саянах – Малая Оя. Оя в переводе с тюркского означает «речка». Мы с её мамой там бывали ещё в те времена, когда было мало туристов. Действительно, очень красивые места. Сейчас-то там уже захожено, замусорено, на любой тропе полно чайников с рюкзаками, с банками и склянками. А тогда всё серьёзнее было. И можно было неделями никого не встретить. Так что имя оттуда.

Часть вторая, совершенно отдельная

Философские страдания

— В своей монографии «Образы страдания в страдающем сознании» Вы говорите о том, что в философская мысль рождается и живет в муках. Что Вы имеете ввиду?

— Во-первых, философия возникла как ответ на острую потребность античного общества в средствах защиты от эпидемии социального зла (имущественного неравенства, эксплуатации, несправедливости и т.п.). Именно катастрофическое неблагополучие человека в обществе себе подобных заставило первых философов пристально вглядываться в бездну над головой и в бездну внутри себя. Будда Гаутама, Конфуций, Лао-цзы, Диоген,Сократ, Платон, Аристотель, Эпикур и иже с ними мучительно искали причины этой катастрофы и пути спасения от неё. Философия реально рождается как производство проектов осчастливливания неблагополучного человека и искоренения социального зла. Только в отличие от религии философия в проектах спасения от «вселенской беды» делает ставку не на веру, а на разум.

Во-вторых, философ очень скоро убеждается в том, что его попытки улучшить мир несостоятельны. Более того, они неизбежно приводят к непредвиденным негативным последствиям. Плоды познания начинают непоправимо горчить:

«Он рвался вверх, но верх остался выше,
он вдаль кричал, но даль его не слышит.
Он строил жизнь, он книгу сочинял,
но сам себе себя не доказал…».

Как выяснил ещё Экклизиаст, «во многой мудрости много печали, и кто умножает познание, тот умножает скорбь». Ключевая задача философии - отыскать для человечества надёжный путь к бесстрадательному бытию,- не решена до сих пор.

— Страдание вы трактуете прежде всего как социальное страдание?

— Разумеется. Отдельные страдания отдельных людей из-за случающихся лично с ними несчастий - их частное дело. Излечить их помогают близкие, врачи, психоаналитики, социальные работники и доморощенная философия. Дело профессионального философа – страдание как социальная болезнь, причины которой, как и лекарство от неё, приходится искать не в фактах биографии отдельного человека, а в общественном устройстве и в особенностях человека как родового существа. Симптомы этой болезни – ощущение «вселенской беды», мучительное ощущение неподлинности /или неполноты/ собственного бытия, тревога за судьбы всего сообщества себе подобных и за себя как частицу этого сообщества, отчуждение от мира и от самого себя, переживание бессмысленности (неправильности) происходящего. Этих симптомов, между прочим, полно в песнях В. Высоцкого: «Нет, ребята, всё не так! Всё не так, как надо!»; «А тут вон баба на сносях, гусей некормленых косяк, но дело, в общем, не в гусях, а все не ладно!». А такие песни как «Порвали парус», «Песня о допетровской Руси» можно цитировать целиком.

— Современная философия потребления – это альтернативный ответ на тот же самый вызов, на который искали ответ религия и классическая философия?

— Думаю, да. Это современный вариант стратегии «празднования жизни», в основе которой признание непреодолимости, неизбежности зла и, как следствие, установка на то, чтобы взять от жизни максимум возможного. Страдание игнорируется, на него накладывается табу. Быть несчастливым стыдно, говорить о страдании неприлично - это удел мазохистов и неудачников. Прилично на вопрос «Как дела?» отвечать «Окей!», скалить тридцать два искусственных зуба, бить себя кулаком в грудь и прикидываться оптимистом. На данный момент эта стратегия доминирует в омассовленном, опопопуляренном варианте. Население потребляет («хавает») второсортную пищу, гоняется за второсортными удовольствиями, старательно закрывая глаза на всё, что может его огорчить… Удовольствие становится главным наркотиком общества потребления. Неважно, чем именно мы себя наркотизируем - водкой, кокаином, шопингом или, скажем, болением за футбольный клуб. Делать например, Аршавина своим кумиром и национальным героем только на том основании, что он здорово в футбол играет, наливаться пивом в пабе, глядя на его игру и орать «Россия, вперед!» … Воля ваша, есть в этом что-то странное. Ущербное что-то. Это по сути депрессивная стратегия, ведущая к самоликвидации. Свидетельство углубляющегося кризиса общества. Игнорирующий страдание человек превращается в куклу, в симулякр.

— Чем, на ваш взгляд, вызван поворот к современной стратегии празднования жизни? Может быть, каким-то образом изменился сам вызов, само страдание или его аспекты?

— Сам феномен страдания, я думаю, не изменился со времён фараонов. Всё то же неблагополучие продолжает иметь место и это место не уменьшается. Оно проявляется все в тех же общественных язвах, все в тех же формах социального зла: несправедливости, неравенстве, эксплуатации, лжи, предательстве и т.д. Это все остается. А грандиозные философские проекты прошлого уже дискредитированы историей. Вот не получается решить базовую проблему, с которой начались и мировые религии, и профессиональная философия. Не получается найти универсальных рецептов счастья. Отсюда кризис культуры, кризис человека. Отсюда откат к суррогатным ценностям общества потребления, в котором правят бал технократы, финансисты и нефтяные короли. Ожидать, что они построят нам с помощью интернета и нанотехнологий счастливое будущее не приходится. На наших глазах рушится человек, а без него, как известно, «все прогрессы реакционны».

— То есть получается, что общество, не задумывающееся о страдании, самоликивдируется. И еще, наверное, человек не будет вполне человеком, если не будет размышлять над этой проблемой?

— Видимо, человек – вид еще не сформировавшийся, не состоявшийся до конца. Наличествующее в его генетической памяти животное прошлое пребывает в жесточайшем конфликте с грезящимся ему за горизонтом дивным счастливым будущим. Поэтому его настоящее – арена ожесточённых экзистенциальных сражений с самим собой, то есть сражений между биологическим и духовным началами в нём. Поэтому он и ощущает себя «лишённым подлинного бытия» путешественником по чуждому, враждебном миру. Поэтому наша история – история мучительной трансформации сообщества освоивших рациональное мышление животных в направлении некоего иного состояния, про которое мы мало что конкретного можем сказать. Мало ли куда можно забрести в лабиринтах эволюции по пути «к новому небу и новой земле». А страдание на этом пути, как сказано в книге «Иов», «обостряет слух и отверзает зрение». Отказ от него означает, что до этого дивного нового мира мы точно не дойдём. Поэтому направление, в котором движется общество потребления – тупиковое. Очевидно, общество нуждается в новом человеке, не являющемся рабом собственных потребностей, способном решать порожденные им же проблемы и двигаться вверх по эволюционной лестнице. Будущее за теми, кто будет вкладываться в разработку технологий производства человека с новыми социальными свойствами.

— А есть ли уже какие-то предпосылки или зачатки таких проектов, о которых Вы говорите?

— Согласно закону перехода количественных изменений в качественные скачёк в новое состояние неизбежен. По всем приметам, поворотная точка бифуркации уже недалеко. Правда, неясно, куда двинется общество из этой точки. Мы, к сожалению, находясь с этой стороны скачка, не можем увидеть, что за будущее нас ожидает. Но эта неопределённость даёт нам право надеяться на лучшее, несмотря на то что происходящие в стране процессы не располагают к благоприятным прогнозам. Глупо, например, «оптимистически» надеяться, что в оставшиеся дни олимпиады в Ванкувере наша страна возьмет много медалей, или, скажем, Медведеву с Путиным удастся быстро победить коррупцию.

— Вам не нравятся оптимисты?

— Оптимистически настроенный слепой вождь слепых ничуть не лучше пессимистически настроенного вождя слепых. Лучше быть реалистом, по крайней мере осознающим свою слепоту.

И всё-таки надеюсь, что скоро мы столкнёмся с феноменом «сверхновых русских», которые займутся финансированием социальных проектов, ориентированных на реабилитацию и «усовершенствование» человека. Их предтечей можно считать Потанина, который в одном из последних интервью заявил, что большую часть своего состояния намерен потратить на нужды общества и на благотворительность. «Новым русским» нужен Куршевель, тусовки, коттеджи, яхты и футбольные клубы. «Сверхновые русские», не считающие деньги самым важным для счастья, могут стать реальной социальной силой. Мало, конечно, одного Потанина. Но лиха беда начало. Если бы за десяток перевалило, они смогли бы очень многое.

Часть третья

В некотором роде блиц

— Ваш любимый персонаж?

— Вам я скажу как родному: Михаил Самуэлевич Паниковский. Во-первых, он человек на редкость искренний в желании обмануть, чего мне по жизни не хватает. Во-вторых, как и я, знает толк в бане, хотя годами не имел возможности там бывать. В-третьих, прекрасно разбирается в поэзии и особенно в опере (Кармен), и ещё в охоте на гуся. Благодаря ему я узнал, что кефир очень помогает от сердца. А как он умеет уважать! А сколько раз на экзамене мне доводилось повторять про себя его бессмертное «Пилите, Шура, пилите!» и «Паниковский не обязан всему Верить!». Сколько раз хотелось, как и ему, вставить зубы и жениться…

C коллегой на новогоднем вечере

— Соответственно любимая книга – «Золотой теленок»?

— Нет. Так бы я не сказал. Паниковский для меня –не персонаж книги, а персонаж из жизни, родственная душа.

Ну а любимую книгу назвать затруднюсь. Со временем вкусы меняются, сейчас всех любимых когда-то и не вспомнишь… К тому же назначая ту или иную книгу любимой мы обычно лукавим: называем ту, которая, по нашему мнению, возвысит нас в глазах собеседника.

Среди книг, которые я назначал любимыми достаточно долго, могу назвать «Колыбель для кошки» Курта Воннегута. Это, по-моему, гениальная притча о человеке и человечестве в 20 веке. Потом Стругацкие с их «Улиткой на склоне», «Пикником на обочине», «Трудно быть богом», «Гадкими лебедями»и т.д. Было в моей жизни периоды М.Пруста, Ф.М. Достоевского, М. Булгакова, Х. Борхеса. Любимые поэты – В. Хлебников, М. Цветаева, Н. Гумилёв, Г. Алексеев, И. Бродский.

— А любимые фильмы?

— Из тех, что когда-то сильно зацепили и потому запомнились – «До свидания, мальчики» и «Золотой телёнок» М. Швейцера, «Дорога» Ф. Феллини, «Искатели приключений с А. Делоном и Л. Вентурой, «Андрей Рублёв» А.Тарковского, «Кин-дза-дза» Г. Данелия, «Убить дракона» М. Захарова, «Собачье сердце»...

— Какие философы оказали влияние на Ваше мировоззрение?

— Влияние на самого себя не всегда легко отследить. Сильное впечатление произвели идеи Н. Бердяева, К.-Г. Юнга, А. Шопенгауэра, С. Кьеркегора, К. Лоренца, Ф. Ницше, Ж. Деррида.

— Социолог?

— В теоретической социологии для меня М.Вебер ключевая фигура. Многие идеи и концепции известных современных социологов (например, П. Бергера, А. Щюца, П. Бурдье, Ю. Хабермаса) выросли из веберовской парадигмы. Его способ понимания социальной реальности представляется мне наиболее глубоким и многообещающим в плане преодоления тех трудностей, с которыми столкнулась современная социология.

— А любимое время года, наверное, лето, раз уж Вы возглавляете партию его сторонников?

— Как председатель партии сторонников лета я должен был бы ответить «да». Но если между нами, то «на носу у меня очки, а в душе осень».