Когда объявляют год «чего-то» — молодёжи, семьи, детства или русского языка — ясно, что к предмету хотят привлечь особое внимание. По тем или иным причинам. 2012-й в числе прочих «званий» объявлен Годом российской истории. В связи с этим редакция открывает новую рубрику, и первая публикация — разговор с заведующим кафедрой истории России доктором исторических наук
М.Д. СЕВЕРЬЯНОВЫМ.

— Михаил Дмитриевич, может быть, 200-летию войны с Наполеоном мы обязаны тем, что история именно сегодня поставлена во главу угла?

— Год совпал со многими интересными датами. 1150 лет образованию российской государственности, 150 лет со дня рождения Петра Аркадьевича СТОЛЫПИНА. 190 лет образованию Енисейской губернии…

Но я думаю, в силу того, что появилось много новых государств, а других не стало (как Советского Союза), образовалась новая парадигма, и ощущается острая необходимость в осознании: откуда Россия пошла и куда идёт.

— То есть государство хочет опять получить новый, переписанный вариант истории?

— А это неизбежно, и во всём мире так. Во Франции на уровне президента и парламента по 8 раз в год рассматривают вопросы в связи с национальной историей. Это нормальный интерес — когда власть обращается к истории.

История никогда не будет такой точной наукой, как естественные, она всегда отвечает на запросы времени. Те же 30-е годы: в 1932 году вышла историческая энциклопедия, в которой не было Александра НЕВСКОГО. МИНИН и ПОЖАРСКИЙ были показаны в негативном свете, а сейчас освобождение от польской интервенции, которое они возглавили, легло в основу праздника национального единства. Изменилась парадигма, а история всегда завершается современностью.

— Все последние годы гуманитарии жаловались на сворачивание их направлений. Может, особое внимание власти как раз сигнализирует об изменении этого вектора?

— Не только последние годы, за ХХ век ударов по исторической науке было много. Исторические школы КЛЮЧЕВСКОГО, СОЛОВЬЁВА основывались на том, что русский народ — государствообразующий. А потом возник СССР, и по делу академика ПЛАТОНОВА, ТАРЛЕ больше 105 историков было арестовано, репрессировано, Сталин сам учебники по истории правил. В 1920-х историю вообще не преподавали, допетровский период считали засорением мозгов. С 1930-х гг. стали преподавать не историю России, а историю СССР.

Учебник ШЕСТАКОВА появился в 1936 году. И в эти же годы стали восстанавливать исторические факультеты в МГУ, в Ленинграде. Почему восстанавливать? Потому что Россия была зажата между Японией и Германией, война была неизбежна. И наблюдается поворот к патриотизму — не только у историков, но и в литературе, кино. Тех, кого в 1929 году посадили, — их вернули, многих орденами наградили. А школу ПОКРОВСКОГО, наоборот, репрессировали.
Это отдельная большая тема для разговора — как развивалась историческая наука в СССР.

— А чего бы сами историки хотели от Года истории?

— Последние 20 лет в развитии исторической науки всё внимание было сосредоточено на негативе: на ГУЛАГе, застое, неправильном ведении войны... В ходе революций всегда так: новое поколение натравливается на прошлое. Происходит разрыв исторической памяти. В Германии подобная ситуация была: они очень долго переживали тему нацизма. И эта тема ушла только тогда, когда произошло объединение Германии. Теперь у них важная проблема — идентификация населения. И нам этот период надо пережить.

— Как изучается история в высшей школе?

— Вот это самое важное, что хотелось бы понять в Год истории — какую историю изучать? Мы больше года занимаемся образовательными программами. Создали на кафедре 5 учебно-методических комиссий, потому что у нас слишком большая разность отраслей. Есть инженеры, есть фундаментальные естественно-научные специальности, есть гуманитарии. А стандартов нет.
Объёмы утверждает выпускающая кафедра, и этот объём на курс истории варьируется от 36 до 68 часов.

— Кафедры могут вообще исключить историю из учебных программ?

— Нет, в социально-гуманитарном цикле история и философия обязательны. Но в 90-е годы появилось много новых дисциплин —культурология, политология, социология, феноменология, гендерная психология. Их вводили за счёт сокращения объёма изучения отечественной истории. Но сейчас убирают эти дисциплины как необязательные, а количество учебной нагрузки на изучение истории остаётся в сокращённом виде до 36 часов. Можно ли за это время изучить проблемы более чем двухтысячелетней истории государственности, научить студентов разбираться в общественных событиях?

— А самим обучающимся не предлагается на выбор тот или иной курс истории?

— Дисциплину закладывают выпускающие кафедры. Кто-то отечественную историю, кто-то — историю мировых цивилизаций. При этом многие курсы утратились. Даже в подготовке самих историков при переходе на бакалавриат и магистратуру потеряно не менее 20 курсов из того, что раньше изучалось в университетах.

— Вы надеетесь, благодаря Году истории, отвоевать какое-то количество часов, объяснив директорам, насколько это важно?

— Помните, у Ленина было высказывание — «Из искры возгорится пламя». Хотелось бы, чтобы в Год российской истории изменилось отношение к ней. Даже на примере нашего университета. Вот мы печатаем гуманитарный журнал на английском. А для кого? Понятно, надо показывать себя в мире, но для этого не нужно предлагать всё подряд. Везде к этому подходят избирательно. Сибирский филиал Академии наук издаёт 12 серий в год, но только лучшие статьи отбирают и переводят на английский, потому что 1,2 млн стоит перевод такого журнала. Многие ВАКовские журналы переводят либо аннотации на английский, либо ключевые слова, — этого достаточно для цитирования. Но наш университет пошёл по своему пути…

— К разработке программы мероприятий по проведению Года истории вы планируете подключить не только военный институт, музей, но даже филологов. Почему?

— Когда в России открывались университеты, исторических факультетов не было. Они входили в состав филологического образования. И я думаю, в этом был смысл.

— В начале было слово?

— Конечно, это главное, что прививает людям национальную идентичность. И второй момент: все наши первоисточники — «Повесть временных лет», первые законы — это источники и для филологов.

И мы братья по перу. Вот Е.Н. Бен защитила диссертацию в Томске по Косованову Вячеславу Петровичу. Это был крупный библиограф, геолог, председатель Русского географического общества, по его инициативе были подготовлены материалы к обоснованию строительства Красноярской ГЭС, вообще много сделал для края, а потом его репрессировали. Личность очень интересная. Я почему и хочу филологов подключить — чтобы создать плеяду биографий видных учёных Красноярска, самого университета. В Томске издали 7 томов об учёных ТГУ! Конечно, это старейший сибирский университет, в 2003 году он отметил 100-летие, у них много ярких личностей. Но и нам пора этим заняться. Ведь воспитывает не мероприятие, а то, когда в аудиторию заходит крупный учёный. «Я учился у такого-то…» — вот и всё воспитание.

— Проблема фальсификации истории обсуждается сегодня на государственном уровне. А начинается всё — со школьных учебников.

— ХХ век — это вообще век мифов и легенд. Но для всех учебников во все времена была негласная рекомендация — не заострять на негативе. В учебниках всё не опишешь. Это пособие, чтобы человек в новом информационном мире научился выбирать и правильно оценивать ситуацию. И любить Родину. Это главный социальный заказ к истории.

— Ещё один, наверное, не очень приятный вопрос… Если посмотреть исследовательские проекты РГНФ, финансируются самые разные темы, от семейной переписки Аксаковых до положения ребёнка в изменяющейся России. Но из 88 проектов 2011 года — ни одного красноярского… РГНФ проводит и региональные конкурсы, в частности, конкурс «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Ледовитым океаном» для 11 субъектов Федерации. Там есть Алтай, Новосибирск, Томск, Биробиджан. А Красноярского края как будто нет на карте. Нам надо обижаться на такой подход, или мы сами виноваты?

— Здесь и та и другая причина, но больше второй. Хотя истфак в Педуниверситете был открыт в 1942 году, историческую научную школу в Красноярске ещё предстоит сформировать.

— Последний вопрос: какой исторический персонаж вы бы хотели увидеть своими глазами?

— Елизавету. У нас на 5 курсе была музейная практика в Петербурге. Тогда меня порази-ла одна фраза экскурсовода по поводу высказывания китайского посланника. На вопрос «Какая самая красивая женщина на балу», он ответил: «Елизавета. Но она была бы ещё красивее, если бы глаза у неё были поуже». У каждого своё представление о красоте, но со студенчества мне это запомнилось, и я хотел бы на неё взглянуть.

Соб. инф.