В лаборатории художественной ковки, которой уже 15 лет руководит Сергей Анатольевич Колчин, все без прикрас: сажа – вот она (куда её денешь?), специфический запах раскалённого металла, копоть, пышащий пламенем горн и даже кот по кличке «Кокс», немного посеревший от дымной жизни в кузнице, но вполне довольный судьбой. Сам хозяин вид имеет древнерусский, бородатый, ремесленный, как будто из позапрошлого века. Очевидно, таким надо было родиться.

Фамильная тайна

Интерьер лаборатории говорит о Колчине столько, сколько и слова не всегда скажут. На стенах – живопись и графика, на многочисленных полках – кованые скульптуры. В «горячем цехе» повсюду расставлены-разложены инструменты, куски металла, фрагменты кованых железных решеток, а под самым потолком парит, раскинув крылья, птица «Веникс», сооруженная, разумеется, из обычных веников… О профессии хозяина повествует (правда, не напрямую) даже его фамилия.

– В детстве меня иногда обзывали Колчаком – это сейчас он герой, а в советское время прозвище было смертельно оскорбительным. Я даже дрался, помню, – рассказывает Сергей Анатольевич. – Долго пытался расшифровать фамильную тайну. Однажды, уже в зрелом возрасте, наткнулся на одну умную книгу, где и нашёл ответ. Оказывается, не кол, не колчан, а, скорее всего, колченогий, то есть хромой. Сначала даже расстроился, но потом вспомнил, что самый знаменитый хромой носил имя Гефест и был он богом кузнечного дела. Так что теперь за свою фамилию я спокоен. Кстати, два прадеда-кузнеца хотя и носили другие фамилии, но гены свои, похоже, мне передали.

– Сергей Анатольевич, помните ли Вы своё самое первое кованое изделие?

– Конечно. После окончания Красноярского института цветных металлов я – молодой инженер-металлург (специальность «Обработка металлов давлением») отправился по распределению в «хлебный город» Ташкент на тракторный завод. Сначала работал мастером, но вижу – обычная производственная карьера – не моё… Как раз в это время в ремонтно-механическом цехе запускали кузницу, искали специалиста. И я, руководствуясь принципом Наполеона, заявил, что могу работать кузнецом. Ох, и натерпелся же позора… Приходит слесарь из соседнего цеха, откуй, говорит, отвертку. Я и так её, и эдак, всё время какая-то пика получается. Работяга тот взял заготовку: тук да тук – готово! «Учись, ку-узнец, пока я жив!» Взгляд его снисходительно-презрительный долго помнил… Взялся я учиться, где только мог, перерыл все архивы республиканских библиотек.

Художественной ковкой занялся, а это ведь не ломы с гвоздодёрами штамповать, это ж мир целый, край непочатый, терра инкогнита! Ну, естественно, переболел «детскими болезнями» нашего ремесла – стиль «кренделябров», «розовый период» (это когда розочки-цветочки, листочки-лепесточки), до дамасских сталей докатился, до скульптуры. А изделие первое… Начинал-то с нуля и инструментов кузнечных никаких не имел (ситуация а-ля Робинзон до козы и Пятницы). Молоток и пассатижи купил в магазине, а вот клещи там не продаются, их и сделал. Жаль, не сохранились они в дальнейших переездах из кузницы в кузницу, корявейшее, но столь дорогое моему сердцу изделие. Сейчас бы показывал студентам…

Главный Левша Узбекистана

– У Вас на шее черный платок повязан – это какой-то символ?

– Вот-вот, и вы туда же… Многие подозревают: ты что, анархист? А я надеваю платок не для украшения, а чтобы лямка от фартука шею не терла.

– Послушаешь Вас и диву даешься – самоучкой начинали и вдруг – профессионал экстра-класса!

– На это «вдруг» у меня лет шесть ушло! В Ташкенте я единомышленников не нашел – не Прибалтика всё же. Приходилось вариться в собственном соку. Помог случай: заболела рука, и я попал в больницу. Лежу – скучаю, всё перечитал. Вдруг вижу на тумбочке у соседа обрывок газеты. Взял – а там новость: в Подмосковье создают Музей кузнечной науки и техники. Написал туда письмо, и пришло приглашение на фестиваль кузнецов в Балашихе. Я никому ничего не сказал, взял отгулы за свой счет и поехал. Вернулся с грамотой за второе место по СССР! На заводе когда узнали о моем успехе – поездку оплатили, да ещё и премию выписали. Так я стал главным кузнецом Узбекистана (смеется). В августе 1991 года поехал на очередной фестиваль в Москву. Пошел в понедельник на старый Арбат и вижу, что-то не то: народ смурной, озабоченный. Скоро прояснилось: в стране ГКЧП. До сих пор храню резиновую заглушку с танка, что на Васильевском спуске стоял.

Культуртрегер поневоле

Вскоре по понятным причинам семье Колчиных пришлось покинуть Узбекистан и вернуться в Красноярск.

– 1993 год. Красноярские кузнецы живут себе и в ус не дуют, – вспоминает Колчин. «Могучая кучка» на ремонтно-механическом заводе творит шедевры местного разлива. И вдруг приехал некто, вроде со Средней Азии. Кто такой? Да ещё и выставку персональную открыл… Прислали делегата. Тот посмотрел – мол, то же самое и мы делать можем. И тут же вопрос: «А вот этот элементик как выковать?”. Каков вопрос – таков ответ … Словом, спокойно жить я местным мастерам не дал. Так или иначе, тесто кузнечное забродило, и в результате сегодня уровень художественной ковки в Красноярске вполне дотягивает до «среднезауральского”.

– А как же Вы занялись преподавательской работой?

– По стечению обстоятельств именно в середине 90-х на кафедре ОМД в родном Цветмете задумали открывать специализацию по художественной ковке, а тут я как с неба свалился. Всю зиму строили мастерскую и в марте 1995 года впервые разожгли огонь в горне. Мы – первопроходцы, за Уралом ничего подобного тогда не было. С тех пор в лаборатории художественной ковки получили профессию студенты 10 выпусков. Набор небольшой, человека три в год, зато специалист выходит штучный, на вес золота – инженер-кузнец.

Красноярск – не Швеция

Металл можно плавить, заливать в форму, штамповать, волочить, гнуть, скручивать, чеканить… Однако у кузнецов есть особый критерий оценки профессионального мастерства: цельнокованая вещь. Мастер берет кусок металла и, не отсекая ничего лишнего, превращает его в художественный образ, используя различные технологии горячей ковки. Именно такими премудростями владеет Колчин и учит этому своих «подмастерьев».

– Полюбуйтесь, – указывает мне на решетчатый орнамент Сергей Анатольевич – это будущая дипломная работа наших студентов – 350 кованых деталей, конец XIX века! Откуда старина? С Троицкого кладбища. За сто лет почти вся в землю ушла, проржавела. Хотя старинный металл по качеству получше нынешнего, но и он не может устоять перед вредным воздействием сегодняшней атмосферы, отравленной выбросами. Теперь предстоит серьезная реставрация, как-никак – памятник истории. Студенты наши сейчас заняты сбором видео- и фотоматериалов о сохранившемся художественном металле Красноярска, ищут в архивах сведения о старых мастерах. Успеть хотя бы зафиксировать документально, ибо металлическая старина «тает» на глазах, как шагреневая кожа…

Сегодня стоит заборчик, а завтра глядишь – его уж нет. Так я прозевал, когда разбирали старый железнодорожный мост на станции Злобино. Думал, удастся хоть кусочек взять для нашей коллекции – они ведь демидовские ещё, рельсы-то, сам клейма видел. Прихожу в один прекрасный день, а мост стоит, только новый… Куда всё ушло – в металлолом? Обидно. Сегодня старинная ковка сохранилась в основном на кладбищах да как элемент уличной архитектуры. Будь моя воля, я бы, в первую очередь, на Троицком кладбище установил видеонаблюдение, чтобы варвары окончательно не уничтожили исторические ценности. Ещё мне бы очень хотелось контактировать с другими институтами и кафедрами СФУ: археологами, историками, архитекторами. У нас есть общая тема – наследие предков. Хотелось бы расширить деятельность лаборатории художественной ковки и получить хотя бы минимальное финансирование научных исследований. Мечтаю организовать вместе со студентами СФУ акцию: «Спасём металл Красноярска, Енисейска… и далее по карте…!»

– Похоже, что и само кузнечное ремесло нуждается в сохранении и поддержке. Этому искусству не учат ни в Суриковском художественном училище, ни в Красноярском художественном институте…

– Да, Красноярск – не Швеция, где количество учебных заведений по обучению искусству художественной ковки исчисляется едва ли не десятками. У нас в Художественном институте и рады бы ввести такую специализацию, но проблема, наверное, в финансировании: кузница – большое хозяйство.
Действительно, большое, но не в смысле площади, а в плане наполнения. По «кузнице Колчина» в ИЦМиМ СФУ можно день ходить, как по музею, разглядывать реликвии. Многие экспонаты коллекции в буквальном смысле «держались на волоске» и вскоре должны были упасть и сгнить… А вот кованая корона с рогами, когти, шаманская маска, – изготовлены коллективом лаборатории в пору увлечения шаманской культурой. «Вы знаете, что шаманы отводили кованым изделиям особое место? – просвещает Мастер. – До 30 кг меди и железа на себя навешивали! Существовала даже особая каста – шаман-кузнец. Все атрибуты своего одеяния они изготавливали собственноручно.

– Сергей Анатольевич, вопрос прагматичный, но все-таки: насколько востребована сегодня художественная ковка в быту?

– Коваными изделиями украшают камины; заказывают ограды, решётки для коттеджей, дачных участков. Несколько лет назад наша лаборатория участвовала в оформлении интерьера Крестовоздвиженского храма в Лесосибирске – самого большого из построенных в России за последнее десятилетие: мы ковали настенные бра, подсвечники и подлампадники. Бывает, и что-то сокровенное заказывают: колечко из молибдена, кованую рамку для заветной фотографии или просто подарок к юбилею человека или учреждения. Самый «прикольный» заказ – пудовая кочерга длиной полтора метра с элементами художественной ковки – подарок на свадьбу.

«На десерт» – колчёности

Уже выпит чай из железных кружек, собираюсь восвояси. В это время Сергей Анатольевич берёт с полочки миниатюрный металлический предмет, прижимает к губам, и раздаются вибрирующие звуки, которые чем-то напомнили мне горловое пение.

– Что это?

– Варган или зубанка, хомус – музыкальный инструмент, сам выковал, сам научился играть, – посвящает Колчин в тайны своей «кухни».– В ходу этот инструмент в Якутии, Туве, на Алтае…

Окидываю взглядом интерьер: «Так на стенах и графика Ваша?»

– Да, – скромно кивает Мастер. – На графических листах проявились мои творческие муки по поводу рождения пластических образов. В свое время даже в Союз художников предлагали вступить.

– Вступили?

– Я и без формальностей с художниками постоянно сотрудничаю.

– Сергей Анатольевич, чует сердце, что-то ещё «на десерт» приберегли…

– Да всё вроде бы, хотя… Только не судите слишком строго: бывает, жду у горна, пока металл нагреется, а в голову мысли разные лезут, – хватаю ручку, записываю и дальше стою, жду… Помните, у Ларошфуко – максимы? А у меня – минимы. Иногда в дороге осеняет. Однажды поутру вышагиваю на работу, грузовик мимо проезжает, а на борту надпись – «Колчёности». Что такое? Глаза протираю, читаю: «Копчёности». Эврика, думаю, однако… Так вот, набралось у меня этих «колчёностей» на 500 листов! Планирую сборник выпустить.

– А ведь Вы, кажется, и вправду левша…

– Точно!

Вера КИРИЧЕНКО

КОЛЧЁНОСТИ

МИНИМЫ

• Апломбированный специалист
• Абсолютый холод
• Воскресший из пипла
• Бремя собирать камни
• Слаботаж
• Дряблоко
• Мумуары Герасима
• Клятва Герострата
• Вшампунь
• Угрязение совести
• Лесурсы
• Сопельменник
• Конфузций

ЖУТКИ

• В концлагерь требуются истребьютеры.
• В темноте что-то заманьячило …
• Однозаразовый шприц

ПЕРЕСЛОВИЦЫ, ПЕРЕГОВОРКИ

• В тесноте, да на орбите!
• Блин блином выколачивают!
• Какая власть, когда нечего красть!
• В пусто место Кусто не бывает.
• Театр помыть – не сцену подмести!
• Рашу кашей не испортишь!
• Ной не Ной, а ковчег строй!
• Жир гостей не ломит!
• Лекция – знаний инъекция!

ИНАКОСТИ

• Скунсткамера – туалет.
• Заплутарх – лжеучёный.
• Плавильон – литейка.
• Прохрустово ложе – массажная кушетка.
• Небесало – рай хохла.
• Рыболатория – аквариум.
• Гладиатор – утюг.
• Замазонка – малярша.
• Крючокнутый – рыбак.
• ВКПбэйби – пионеры, октябрята.

СТИШОКИНГИ

Кризифов труд
Сидит Сизиф у горки на макушке,
Руками подперев мозолистыми ушки.
«Ты что же, голубь сизый, не в трудах?»
«Ах, кризис камень мой развеял в прах!»