Когда я была чуть помладше я смотрела на фотографии или картины — пейзажи — и ничего не думала, чуть позже до меня начало доходить, что кто-то это сфотографировал, срисовал, следовательно — видел это на самом деле.

Фотография Земли. Фотография льва. Картина розовых облаков и фиолетовых горных пиков. Японский дом. Житель африканского племени. И так далее. Чуть позже я снова перестала верить, что это возможно — впитать всё своими глазами. Теперь каждый раз, когда я вижу такое, на что моего воображения не хватает, я успокаиваю себя, что, может, это неправда, может, эти люди тоже у кого-то скопировали, вставили, и так до бесконечности, а вот тот первый, кто всё-таки выложил — может, его и нет вовсе? Квадраты из ниоткуда в никуда. Пока другие квадраты — Малевича например, ругают, люди просто пытаются преодолеть этот барьер — где, с одной стороны, бездумное детство, с другой — неверие, когда хочется убедиться — раз не со мной, то и ни с кем. А поверить в то, что художник так глубоко сумел заглянуть к себе вовнутрь, что разглядел черноту — слишком сложно. Люди уверенной рукой ведут карандашом по бумаге или ловко и легко прыгают друг к другу на руки, не ломая при этом плеч и вытягивая прямые ноги в пуантах. Толкают ядро, закручиваясь в небольшом кругу, пишут симфонии, представляя, что будут одновременно делать восемьдесят человек, в то время как я, сидя с другими последователями самой цитируемой фразы Станиславского, не в силах уже вычленить, что за инструмент играет соло. Невозможно поверить, что кто-то разделил время на годы, часы и минуты, пространство — на неровные куски и выстроил шатающиеся небоскрёбы, чтобы при землетрясениях упало не всё, или что кто-то в какой-то момент записал Библию. Только подтверждение существования: у авторов — книги, у фотографов — снимки, у матерей — дети; фильмы, демонстрируемые в тёмных залах, — у километровой очереди киношников из титров… Всё это только посредники. Но на самом деле — кроме них ничего и нет. Только бумага с изображением гор — и та за стеклом, потому что если каждый захочет к ней прикоснуться, горы таким же магическим образом, как появились, — исчезнут.