Листаю страницу Анатолия в ВК и не могу поверить: человек, который пишет эти стихи, — студент? Абсолютно взрослый. Абсолютно состоявшаяся глубокая личность. Так началось знакомство с лучшим выпускником-2024 Гуманитарного института, историком Анатолием Арефьевым.

Там же, на странице в ВК, удалось узнать, что Анатолий — из Назарова. В своё время побывал в Сириусе (как одарённый школьник). Занимался в литературном объединении Вадима Пугача и Риммы Раппопорт. Публиковался в российских толстых журналах («Дружба народов», «День и ночь») и за рубежом — «Эмигрантская лира» (Брюссель).

Он постоянно находится в культурной среде. Может устроить презентацию книги знакомого поэта (в магазине «Бакен» или в «Нашем театре»). Провести экскурсии для «Площади Мира» во время Музейной ночи («Постою возле одной чудесной картинки, вдруг она вам душевно откликнется и захочется поговорить — и мы поговорим!»). Участвовал в «Гуманитарном лектории» в краевой библиотеке с лекциями, посвящёнными Ачинскому краеведческому музею (содержание его дипломной работы). А может оказаться в Канске с «сольным концертиком», где будет читать свои стихи и петь песни. Да и на многих бардовских фестивалях можно его встретить — в Новосибирске, Куйбышеве, Санкт-Петербурге.

Мы продолжаем знакомство с Анатолием Арефьевым по телефону. И первое, что интересует: почему поэт — не на филфаке? Для молодого человека здесь нет противоречия: исторический текст тоже должен быть написан отличным литературным языком. Как книги Натана Эйдельмана, Якова Гордина, Юрия Лотмана, Наталии Лебиной, которыми зачитывается не одно поколение историков. И потом, в научном исследовании не меньше творчества, чем в поэзии. Между прочим, ЕГЭ по истории Анатолий сдал на 100 баллов, так что эта наука ему близка наравне с творчеством Мандельштама и Бродского.

Учёба со школы давалась Анатолию легко, но никогда не являлась главной целью, несмотря на золотую медаль. Всегда важнее было находиться в кругу близких людей. Их, например, он нашёл в назаровском клубе авторской песни «Гитарный круг». А сейчас самые близкие по духу люди — в лаборатории археологии Енисейской Сибири ГИ СФУ. В своё время Анатолий Арефьев для поступления рассматривал и Томск, и Питер, но о выборе Красноярска не пожалел: он вовлечён во множество проектов, городских и институтских, участвовал в десятке археологических раскопок. Археология для него — вообще отдельная любовь.

У поэта и студента Анатолия Арефьева уже 7 серьёзных научных публикаций по теме исследований, которые он проводил в архивах Ачинска, Москвы, Петербурга, Кемерова, Новосибирска, Томска. Этих статей, докладов на конференциях, содержания лекций, дипломной работы уже, наверное, может хватить на первую монографию, которая, мы почему-то уверены, будет скоро написана.

Тема исследований Арефьева — археология Ачинского района. Так получилось, что большинство открытых в Ачинске и в его окрестностях памятников археологии связаны с именем Георгия Александровича Авраменко, волею судьбы оказавшегося в Красноярском крае. Недавно на фасаде Ачинского музея появилась мемориальная доска памяти Авраменко, но всё же его имя сегодня мало известно и среди горожан, и в большой науке. Анатолий был бы рад это исправить.

Если говорить о личных качествах, пожалуй, наш герой — спокойный, эмпатичный (что видно в его стихах), лёгкий в общении. Про спорт говорит — не интересуюсь, хотя пять лет занимался биатлоном. Любит читать хорошие книги, смотреть хорошие фильмы. Прошу назвать 3 книги и 3 фильма, которые бы Анатолий рекомендовал всем, и он делает это сразу (хотя, предупреждает: если подумать — список мог быть чуть другим).

Но вообще самое любимое — профессиональное. Работа в архивах, раскопки. По незначительным фрагментам ты составляешь полную картину, и древняя история или чья-то судьба становится понятнее и ближе. А ещё изыскания историка хороши тем, что это всегда не просто доступ к материалам какого-то архива, но и возможность знакомства с людьми, с городами (спасибо университету!). Так, работая в Москве, Анатолий сумел попасть в гости к Юрию Норштейну, мультипликатору и автору «Ёжика в тумане»; общение с этим легендарным художником стало событием. Тогда же выбрался на экскурсию на дачу Чуковского в Переделкино.

Ценно и общение с преподавателями в родном институте. Оно как минимум доставляет профессиональное удовольствие, а порой и приподнимает над землёй. Скажем, лекции Ларисы Александровны КУТИЛОВОЙ останутся образцом глубокого погружения в тему и блестящего изложения.

ИЗБРАННОЕ

— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? —
спрашивали наперебой встречающие меня взрослые.
А я не знал, что им ответить;
грыз побитое яблоко, улыбался и думал:
почему «стать», если я уже «есть» —
маленький, щекастый, подстриженный под машинку.
Разве этого мало?

Когда самые взрослые взрослые стали исчезать,
я ещё не понимал, что исчезают они насовсем.
Взрослые помладше прятались за работой и ссорами,
оплатами коммунальных услуг и газетами,
нехотя расписывались в дневнике.
И вместо «Кем ты хочешь стать?» всё чаще спрашивали
«В кого ты превратился?»

Сейчас я ношу очки и читаю исторические монографии:
и я, и они — близоруки и бородаты;
мы вместе идём от семестра до семестра.
Яблоки подорожали, улыбаться нечему, думать приходится не часто.
Теперь, оглядываясь по сторонам и не понимая, что происходит,
знаю только одно: я бы хотел, когда вырасту,
остаться человеком.

***
У Софьи Власьевны и Галины Борисовны по телеку «Место расскажет»
(в доме для престарелых работают два канала):
чёрное мажут мелом, белое мажут сажей —
эта дихотомия всех уже доконала.

На дежурстве, подвыпивши, остановлю обход
возле их лачуги, ткнусь очками в замочную скважину.
Они обсуждают молодость, прячут деньги в комод,
жалуются друг другу, что здоровье у них не важное.

Престарелые перечницы. Спицы в ночи стучат.
Читают «Малую землю», Федина и Панфёрова.
Они живут по заветам красного Лукича,
а на другие заветы им откровенно всё равно.

К ним иногда забегает девица, притаскивает «пятак»
от своих подписчиков (кто сколько сможет — скинется).
Каждый раз удивляюсь: ведь это же надо так
кандидату наук исторических оскотиниться.

А старухам уже не нужны ни шмотьё, ни снедь.
Всё забылось давно. У крестов копошатся мыши.
— Представляешь, ко мне Шаламов пришёл во сне.
— А ко мне Домбровский. Да вот же он, слышишь?
Слышу.

***
А в новостях «Спартак» обыграл «Динамо»,
снова кого-то судили за расхищение.
Я по привычке лбом упираюсь в раму,
чтобы успеть разглядеть заоконные
превращения
лета во что-то рыжее и дождливое,
сонное, мрачное, мятое.
Но пока
там, на веранде, пахнет компотом сли́вовым
и расползаются пятнами облака,
вся шестилетняя жизнь — от корней до кончиков —
с лёгкостью умещается в метре с кепкою.
Август сгорит, пропадёт, отцветёт, закончится.
Осень окажется ветренной, дымной, едкою.
Взрослость блуждает в тумане с улыбкой странною,
и голосит раскатисто: «Бли-ж-же, бли-ж-же»...
Я по привычке лбом упираюсь в раму
и ничего не вижу...

***
Город N. — по традиции зимней — набриолинен
огонёчно-гирляндочной слизью пустого сквера.
Я пишу как всегда (извиняй!) в две строки на линию
ни о чём и в ненужных подробностях. Вот, к примеру.
В бывшем здании почты теперь — разливное пиво
(девятнадцатый век уместился в одной бутылке),
вместо сдачи — сгребаю в карман тоскливость,
от которой с похмелья всегда шелестит в затылке.
И кого только тут не встретишь: что ни день, то знакомые.
Вчера видел географичку нашу (помнишь её?) — Октябрина Иван-на.
Не узнала меня, стоит в пуховик закованная,
поправляет торчащую прядку волос, улыбается странно
и считает копейки в горсти.
— Доплыла, — говорит, — до берега:
не хватает на полуторалитровое светлое наст…настоящее!
— Октябрина Иван-на, вот вам привет от Беринга…
Протянул сторублёвку кассирше.

В почтовом ящике
две афишки о выставке норковых шуб и засохший листик,
приглашенье на ярмарку мёда алтайского в «Доме Быта».
Я пишу тебе каждый день, но сжигаю письма —
всё равно в нашем городе почта теперь закрыта…
(2021)
***
День сегодня не такой, как обычно:
всё несмело улыбается миру;
и восторженность нелепая, птичья
разлетается по нашим квартирам —
арендованным, зашторенным, спящим —
разлетается, теряется, тает…
Говорили: «Нужно жить настоящим!»
Настоящего сейчас — не хватает.
А у нас его — до самого сердца,
и закончатся запасы не скоро.
«Непогода: ни согреть, ни согреться» —
возмущается простуженный город.
Он предмайской суетой озадачен,
несмотря на треволненья природы:
воскрешает уцелевшие дачи,
расчищает от зимы огороды.
Он — художник, только вот неопрятный —
растерял свою палитру в овраге;
и лиловые весенние пятна
проросли на светло-серой бумаге…
Мы его за неуклюжесть прощаем,
свято веруя в свою сопричастность:
и зажмурившись стоим, ощущая
Настоящесть, возведённую в Счастье…

***
Река. Городище на левом её берегу.
Терраса низка, а суглинки и супеси тонки.
Куда ни пойди — обнаружишь на каждом шагу
обломки, осколки, корзины, картины, картонки.

За валом и рвом чехарда из совхозных полей,
а здесь красота — школяры наряду с профессурой
сидят «на ножах» и вздыхают: «Начальник, налей...
Мы выпьем за связь комсомола с таштыкской культурой!»

Копай, археолог, ещё далеко до зимы.
Считай в человеко-лопатах пустое и злое,
и радуйся жизни июльской, но помни, что мы
уже претендуем на статус культурного слоя.
8 мая 2020 г.